О, Мари!
Шрифт:
Я проспал, должно быть, не больше двух часов, когда сильный стук в дверь и раздавшийся в тот же момент телефонный звонок разбудили меня. Посмотрел на часы: без двадцати пять. Кто может искать меня в такое время? Может, с отцом что-то случилось? После того как мать сообщила мне об обострении у него диабета, глухая тревога не покидала меня. В одних трусах, босиком я открыл дверь и, к своему удивлению, увидел подполковника Самохвалова в сопровождении двух военных, за их спинами в коридоре стоял Дударев.
– Оружие?
– Какое оружие? У меня его нет. Вы что, именно сейчас решили это выяснить?
По знаку Самохвалова военные вошли в комнату
– Может, объясните, что случилось? Сон, что ли, плохой приснился? Или перебрали вчера?
– Молчать! Молчать! – закричал петушиным голосом тщедушный, всегда тихий Самохвалов. Ему вторил пришедший с ним капитан.
– Ты чего орешь, капитан? – возмутился я. – Заткни глотку и дай сюда мои брюки!
– Без грубостей, – встал между мной и коренастым капитаном Самохвалов. – Дайте ему одеться.
– Константин Петрович, а вы что стоите? После трех бутылок водки обнаружили, что я турецкий шпион? Или царское золото храню у себя в номере?
– Старший лейтенант Ариян, вы подозреваетесь в тяжком преступлении, ваш вопрос находится в ведении военной прокуратуры! Давид, – обратился он ко мне уже менее формально, – будьте разумны и выполняйте приказы. Я надеюсь, что вскоре картина случившегося прояснится. Параллельно работаем и мы.
Мне не разрешили подойти к вещам. Военные осматривали все и лишь потом передавали мне. Я неторопливо оделся, мысленно разбирая всевозможные причины случившегося.
– Константин Петрович, что-то случилось с Ольгой Викторовной?
– Странные вы люди, театралы. Все с ней нормально! Думай и анализируй свои действия.
Все мои вещи собрали в мешки, опечатали, оставив мне только электробритву, зубную щетку, свитер и пару нижнего белья. Я машинально подписался под протоколом обыска и описью моих вещей, и мы вышли.
Да эти идиоты как будто ведут меня в следственный изолятор? Что произошло? Я испытывал не столько тревогу, сколько любопытство – какой новый сюрприз приготовила мне судьба? А ведь всего несколько часов назад я уже представлял себя в капитанской форме, со снисходительной улыбкой беседующего с друзьями. Сейчас в Париже и Ереване глубокая ночь… Интересно, проснулись ли в холодном поту Мари и моя мама? Посмотрю, который час, чтобы потом проверить. Ровно пять тридцать утра. Под удивленными взглядами дежурных и швейцара меня вывели из гостиницы.
Глава 22
Знакомая картина: все вокруг обшарпано, грязно, криво, косо, такие же нары. Только, перед тем как запереть меня здесь, кого-то, видимо, перевели в другую камеру. Даже не успели проветрить – я чувствую человеческий запах.
Из всех моих вещей забрали только ремень. Я раскрыл одеяло, постелил на подушку платок и лег на тонкий ватный матрас темно-коричневого цвета. Что могло случиться? Что-нибудь, связанное с делом Арама и Рафы? Маловероятно, скорее даже невозможно. Чистый междусобойчик, все друзья, все довольны. Здешнее уголовное дело закончено, там тоже все нормально. Никаких избиений со смертельным исходом – личных контактов с внешним миром у меня вообще не было. Может, нашли два моих счета в Сберкассе? Чушь. Деньги там небольшие, еле хватит на машину «Москвич». Коробко? А что с ним может быть? Да, он мне угрожал, мол, «я тебе еще покажу»… Тоже ерунда, мало ли что ляпнет алкоголик? И вообще, сколько меня здесь продержат? Придется терпеть до утра – когда меня вызовут на допрос, с первых же слов пойму, в чем дело.
Но как же обидно повел себя этот смешной тщедушный Самохвалов, похожий на учителя истории! Как он расхорохорился – как будто в первый раз меня видел. Ни грамма сочувствия! Да даже если я в чем-то виноват – почему не проявить человечность? А он сразу
А как волновался Самохвалов, когда Ольга объявила нам благодарность! Выказывал такую сердечную солидарность со мной, но стоило ветру подуть с другой стороны – превратился во врага. Бездушный раб! Начальник прикажет – родного отца повесит, не спрашивая даже почему. Вот на каких людях держится эта гнусная власть! Поступил приказ – надо выполнять, не размышляя о законности и справедливости…
В таких раздумьях, не сомкнув глаз, я пролежал до утра. В семь тридцать принесли недурно пахнущую овсяную кашу, хлеб, масло, чай – как и в прошлый раз, в алюминиевой посуде, но более чистой и новой. Я попросил у солдата-разносчика кипяток, вымыл ложку и с аппетитом съел все, что он принес. Должно быть, аппетит разыгрался из-за того, что вчера я нормально не ужинал, а только выпил два бокала шампанского. Через полчаса меня отвели в следственную комнату. Там уже ждали двое военных – майор и капитан, оба славянской внешности, с виду неплохие парни лет тридцати двух – тридцати пяти. После уточнения формальных анкетных данных первый и, как я почувствовал, главный интересующий их вопрос звучал так: где я был вчера с девяти тридцати до трех ночи.
– В промежутке времени между двадцатью одним тридцатью и двадцатью двумя часами вы покинули мероприятие и вышли из зала. По уточненным данным, к себе в номер вы пришли к трем часам ночи, а более точно – в два пятьдесят. Просим по возможности подробно, если нужно, поминутно описать, где вы были и чем занимались.
Почему то, как я провел вечер, стало вдруг настолько интересным, что меня, следователя, заключают в изолятор и так усердно допрашивают? Я начал тянуть время, перефразировав один и тот же ответ несколько раз, чтобы понять, что случилось на самом деле.
– Вышел из зала где-то около… да, вы правы, в десять вечера. Решил подышать свежим воздухом, так как был взволнован похвалой, прозвучавшей в мой адрес, тем, что мы наконец завершили дело и вот-вот сможем уехать обратно. Походил вокруг гостиницы, прогулялся по близлежащим улицам. Вернулся, кажется, после полуночи и прямиком пошел к себе в номер.
– Нескладно у вас получается. Вернее, вы говорите неправду. Ни швейцар, ни кто-либо еще не видели вас выходящим из гостиницы. Более того, дежурная по этажу видела, как вы заходили в номер именно около трех утра. Свидетели того, что вы не выходили из гостиницы и вернулись в ваш номер в указанное время, у нас есть. Сейчас мы проведем очную ставку, и вы поймете, что лучше сказать правду.
– Я сказал то, что сказал. Тем не менее я удивлен. Почему вопрос, был я или не был в гостинице в указанное время, так важен для вас?
– В каких отношениях вы находитесь с Коробко?
– Как человек, как личность он мне глубоко неприятен, а если точнее – омерзителен.
– У вас есть для этого серьезные причины?
– Для меня да. Это бездушный и примитивный, да просто несостоявшийся человек. К тому же он исключительно нечистоплотен – не моется и воняет, поэтому я не мог жить с ним в одном номере. Строго говоря, он вообще преступник – добивался признательных показаний, спаивая подследственных. Я не понимаю: не любить Коробко – преступление? Поэтому меня сюда привели?