О мастерах старинных 1714 - 1812
Шрифт:
Под ногами лошадей лежала солома. Нары рабочих чистые, но ничем не покрытые. Для семейных устроены перегородки. За перегородками стоят деревянные кровати, люльки, столы.
Все было так, как наверху, в бедной деревне, но тонуло во мгле: свечи рабочие покупали у надсмотрщика и экономили их.
Широкие улицы шахты тянулись на много верст, от них в сторону уходили низкие лазы. В лазах тоже ползали люди, – очевидно, каменный уголь рубили лежа.
Сабакин увидел: в одном лазе полз рабочий и тащил ящик, прикрепив
Дороги наверх для рабочих шли по ряду лестниц с редкими площадками. Подыматься трудно. А носильщицы-девочки подымались с углем; уголь они несли за спиной в корзинах, а то, что не помещалось в корзине, глыбами клали себе на голову. Носильщицы так привыкли к труду, что каменный уголь редко падал вниз и глыбы почти никогда никого не ранили.
Без груза редко кто подымался.
Было не холодно, но сыро и темно. Тьма была чуть-чуть разбавлена редкими огнями.
Сабакин ползал и лазил по шахте.
Надсмотрщик напомнил ему:
– Я дам вам провожатого к выходу. Надеюсь, вы всем довольны? У нас одна из самых глубоких шахт в Англии! Обратите внимание, сэр: мы ничего не берем с рабочих за то, что они живут у нас в шахте. Правда, нары и перегородки они делают сами, покупая материал у нас… Роберт, ваш провожатый, живет здесь уже сорок пять лет.
При свете камина и свечей в комнате надсмотрщика Сабакин рассмотрел своего спутника.
Это был спокойный и, очевидно, очень старый человек. Борода его казалась рыжеватой. Он шел рядом с Сабакиным спокойно, как слепая лошадь.
Путь был долог и преграждался воротами. Около каждых ворот дежурил в темноте мальчик лет девяти – десяти – по сигналу он открывал створки. Тогда навстречу дул ветер. Потом мальчик запирал створки и оставался один во тьме.
– Сколько вы зарабатываете, господин Роберт? – спросил Сабакин.
– Я старый человек, – уклончиво ответил провожатый, – и не хочу быть выброшенным на землю. Я никогда не жалуюсь.
– Разве вам не скучно и не боязно жить всегда под землей?
– Я привык. Я не боюсь… Нет, я боюсь, я боюсь остаться под открытым небом, уважаемый сэр! Я стар и сед.
– Ваша борода еще не седа, Роберт.
– Она седа, но заржавела. Это след железа, сэр.
– К глубокой старости седина действительно желтеет, милый.
– Если хотите, понюхайте мою бороду – она достопримечательность и пахнет старым железом. О ней можно потом рассказывать.
– Расскажите сейчас, пока мы идем.
– Борода моя заржавела, и жалко, что ржавчина с нее сходит. Вы иностранец и не знаете, что мы, рабочие шахт, недавно еще носили ошейники с фамилиями хозяев.
– Это, Роберт, невозможное дело.
– Я носил ошейник с восьми лет до пятидесяти девяти. Трижды менялась на нем фамилия владельцев. Ошейники носили мы все,
– Все же сообразили люди!
– Да, говорили, что люди сверху идут в ошейник неохотно, а шахтам нужно много рук. На проведение этого закона дали двенадцать лет. В соляных копях многие еще ходят в ошейниках, но меня заставили снять мое железо до срока, и меня, может быть, закопают в уголь с белой бородой.
– Значит, пришла справедливость и под землю?
– О милостивый государь мой, я боюсь господской справедливости. Человека в ошейнике нельзя было уволить из шахты. Мне холодно без ошейника, добрый господин. Нищие должны содержаться советами приходов, и мне не позволят жить наверху, где хватает своих нищих. Если все будет благополучно, меня зароют когда-нибудь здесь.
– Сколько же вы зарабатываете?
– Если вы хотите дать мне шиллинг, сэр, то дайте. Уверяю вас, что хотя и ничего не плачу за помещение, но после того, как я покупаю хлеб и сыр, я уже не боюсь потерять деньги.
Открылись ворота. На дне второй шахты серел свет. Здесь каменного угля не жгли. Этот ствол предназначался для входа свежего воздуха.
Легкая корзина приняла тверяка. Слегка качаясь, подымалась она вверх. В светлеющем небе исчезли звезды.
Лев Фомич заглядывал вверх. Вот показались солнечные отблески на бревнах сруба, вот оно само, солнышко, и синее небо, и как хорошо пахнет полем!
Как счастливы люди, которые живут не под землей!
Глава шестнадцатая,
в которой рассказывается о том, как жили в Лондоне наши старые друзья туляки.
Отец Яков совершал в посольской церкви богослужение, наблюдал за тем, чтобы певчие ходили чисто и пели пристойно, а также помогал по дипломатической части и, зная превосходно английский язык, делал для графа извлечения, иногда очень сложные, из английского законодательства. Кроме того, он давал советы политического свойства.
Из всех этих дел наблюдение за совестью графа было самым простым.
Семен Романович не перечил постановлениям церкви, в посты ел рыбное и грибное, по субботам ходил в церковь и занимался благотворительностью, собственноручно раздавал нищим серебряные деньги; шиллинги для этого графский камердинер специально мыл мылом.
Верен был Семен Романович и русской кухне, и для него в Лондон присылали рыжиков и груздей, соленые огурцы и паюсную икру, но березовые дрова, которые выписывал из России один из его предшественников, князь Куракин, для Воронцова в Лондон не возили.