О, мой бомж
Шрифт:
Мама с дядей Герой устроили мне сюрприз – украсили квартиру голубыми и белыми шариками, развешали плакаты, причем не покупные, а нарисованные маркерами на ватманах (кому-то явно было нечего делать), накрыли стол в гостиной.
Ленка заказала у кондитера красивый голубой торт. Парящий в облаках аист нес корзинку с милым розовощеким младенцем. А внизу были указаны рост и вес Данечки при рождении.
Впрочем, торт попробовать мне так и не дали.
Мама сделала специально для меня рисовую запеканку и украсила ее карамелизованными
– Тебе нельзя торт! И вообще все, что на столе тебе нельзя! – отрезала она. – Я для тебя сделала паровых котлеток и пюре.
– Вообще-то, ты говорила, что и в беременность, и после родов ела, что хотела, - буркнула я.
– Так времена темные были. А теперь я в интернете прочитала, как надо. Кстати, мы с Герочкой купили тебе полезную еду. Холодильник забит под завязку.
К слову, с Герочкой они купили не только еду, но и кроватку, и коляску. Дядя Гера денег не жалел. У него не было своих детей, а мама как-то умудрилась его так обработать, что он говорил о Данечке, не иначе как «мой внук».
– Слушай, ну не будь такой строгой, - пытался урезонить маму Иван Никифорович. – Пусть Катенька тортика поест. Что будет от одного маленького кусочка?
– Колики у ребенка будут или аллергия! – рявкнула мама, подкладывая Ивану Никифоровичу очередной салат.
– Вот в наше время все ели что хотели, и никаких аллергий, - непререкаемым тоном заявила Ковалева. – И вообще больных детей практически не было.
– Больных не было, были недообследованные. Живот болит – пропукается! Щеки красные – ничего страшного, всего лишь диатез. А о том, что потом последствия могут проявиться никто не думал!
– Гера, выруби ей гугл, - выразительно посмотрела на маминого мужа Вера Ивановна.
– Да я сама такая раньше была, - призналась мама. – А теперь у меня шанс провести работу над ошибками.
– На моем ребенке, - проворчала я, давясь рисовой запеканкой.
В этот момент, будто услышав, что о нем заговорили, захныкал Данечка. Я поспешно встала из-за стола и пошла к сыну.
Следом за мной пошел Иван Никифорович. В коридоре он протянул мне белый конверт для писем. Я с недоумением покрутила его в руках, а потом открыла. Там оказались пятитысячные купюры.
– Здесь пятьдесят тысяч.
– Зачем? Я не смогу это принять.
– Это не тебе, а твоему сыну. Дети – дело хлопотное. Поверь мне, трижды отцу. Это не такая уж и большая сумма. Ты и не заметишь, как они потратятся.
– Спасибо, Иван Никифорович.
Он прав, я не в том положении, чтобы показывать свою гордость. Тем более он хочет помочь мне от чистого сердца, и если я откажусь, он непременно обидится.
Так прошло два года.
С такой мощной поддержкой я не могла прочувствовать все тяготы жизни матери-одиночки.
Все помогали мне по мере возможности. Если мне нужно было куда-то отлучиться, куда я не могла тащить с собой Данечку, и мама, и Ленка были готовы с ним посидеть. Антоныч
А потом грянул гром. Умер Иван Никифорович. Я восприняла это, как личную беду. Я очень уважала его и любила как отца, которого у меня никогда не было. На его похоронах я рыдала в три ручья. Все еще не могла смириться с тем, что он ушел от нас.
Кто-то тронул меня за плечо и протянул платок. Я приняла его и вытерла слезы. И только потом посмотрела, кто его дал. Это был мужчина, отдаленно похожий на Ивана Никифоровича. На вид ему было около пятидесяти. Я смутно помнила фотографию, всегда стоявшую на рабочем столе своего начальника. Там были его дети. Три сына. И один из тех ребят, правда, постаревший, сейчас стоял передо мной. Павел.
– Так вот ты какая, Катенька, - сказал он, а у меня от его голоса поползли по спине неприятные мурашки.
– Что вы имеете в виду, Павел Иванович? – настороженно спросила я.
– Иван Никифорович попросил передать тебе это, - он протянул мне конверт.
– Что это?
– Полагаю, деньги. Это была его последняя воля.
Я запихнула конверт в сумку. Слова про последнюю волю отбили всякое желание спорить.
Дома я посмотрела содержимое конверта. В нем оказалось сто пятьдесят тысяч. Иван Никифорович заботился обо мне до самой своей смерти.
Я вернулась на работу, когда Данечке исполнилось три. Слава Богу, его без проблем взяли в садик. Правда, первое время его нужно было водить на полдня, чтобы он привык. Мама согласилась мне помочь. Я отводила Даню в сад, а мама забирала. И мне казалось, что все будет хорошо. Казалось.
Где-то на третий рабочий день Павел Иванович вызвал меня к себе и задал странный вопрос.
– Катенька, а когда ты думаешь исполнять свои основные обязанности?
Я опешила, тупо глядя в раскрытый ежедневник, в который я собралась записывать поручения нового руководителя.
– Какие основные? – ошарашенно проговорила я.
– Не разыгрывай невинность, все мы взрослые люди.
Он поднялся со своего кресла и подошел ко мне, положил руки на плечи.
– Никто никому не дает деньги просто так. Даня – мой брат?
Я дернулась, будто мне влепили пощечину, хотела подскочить с места, но сильные руки вжались в мое кресло, удерживая.
– Будешь делать то же самое, будешь в шоколаде. Машину куплю, квартиру, - его нос уткнулся в мою макушку и шумно втянул запах. – Хорошая девочка, сладкая. У моего отца был вкус, что надо.
Одна его рука скользнула вниз и сжала мою грудь через бюстгальтер.
– Какие сисечки! М-м-м… Некоторые любят баб помоложе. Дураки! Здесь же самый сок. У меня хер колом стоит с того самого момента, как тебя увидел, - зашептал он мне в ухо и провел слюнявую дорожку к шее.