О нас троих

Де Карло Андреа

— Слышал бы ты, какие у них голоса. Видел бы ты их лица.У них вместо глаз щели, они смотрят на тебя, и лица у них непроницаемы. И при этом тебе должно казаться, что они явились не с деньгами, а с мешком чудесных подарков. Как будто у них ключи от волшебного сада грез и фантазий и им решать, впустить тебя или нет. Будто они знают, что ты никак не сможешь без них обойтись… Представь себе такую картину: мы у них в офисе на шестнадцатом этаже, вокруг сплошное стекло, все соглашения и протоколы уже

подписаны, они улыбаются этой своей улыбкой с сомкнутыми губами, а я открываю окно и сигаю вниз.Вот так, не сказав ни слова. Тоже улыбаюсь, отвешиваю поклон и прыгаю. Представляешь себе их лица? Все их святыни вдруг рассыпаются в прах.

— Тогда уж пусть лучше один из них, — сказал я. — Подписываешь контракт, зовешь его посмотреть что-то внизу на улице и отправляешь в полет.

Мы смеялись, нервно, как раньше, когда гуляли, рассуждали на абстрактные темы, строили грандиозные проекты, заполняли окружающую нас жадную пустоту неиссякаемым потоком идей.

— Все это отлично, — заметил Марко, — только вот обычно окна в этих зданиях не открываются. Заделаны наглухо.

Раньше мы не умели так резко опускаться с небес на землю, останавливать полет фантазии тормозами здравого смысла: это было почти физическое ощущение, оно проявлялось в нашей неровной, неуверенной походке.

Мы зашли поесть в ресторанчик в Чайнатауне, заказали по кружке китайского пива. Пиво было легкое, но в голову ударило сразу, возможно, из-за пустых желудков: спокойнее мы, однако, не стали, смотрели по сторонам, громко говорили обо всем, что приходило на ум.

Вдруг Марко сказал:

— Слушай, я не стану снимать фильм с американцами. Решено.

— Правда? — спросил я недоверчиво.

— Да. Я со вчерашнего вечера об этом думаю. Время так быстро проходит, Ливио. Я слишком часто тратил его на то, на что не стоило, и на действительно важные вещи его не хватало.

— И что ты решил? — спросил я.

— Решил, что завтра пошлю их ко всем чертям. Это даже лучше, чем прыгать из окна после подписания договора. Скажу им: спасибо, но я передумал. Оставьте себе свои миллионы, потратите их на другую мерзость без души и без жизни.

— Здорово, — только и смог сказать я, у меня голова пошла кругом от восторга.

— Теперь я хочу делать только то, что меня действительно вдохновляет, — сказал Марко. — То, во что я верю безоговорочно. То, что не требует компромиссов, уступок и понижения планки.

— И ты можешь это сделать, — сказал я. — У тебя есть имя, есть команда. Зачем тебе продаваться американцам?

— Незачем, — сказал Марко. — Плевать я хотел на прокат по всему миру. Пусть они им подавятся. Я хочу снимать фильмы, которые люди будут стремитьсяпосмотреть. Их мало кто увидит — тем лучше. И я хочу получать удовольствие,снимая

их. Хочу импровизировать, переделывать, менять правила игры, когда взбредет в голову.

— К черту законы рынка, — сказал я.

— К черту рассудительность, — сказал Марко. — К черту объяснения и оправдания.

— К черту продажность.

— К черту слащавость.

— К черту жесткие рамки.

Мы заказали еще пива, но у нас и без него кипела кровь.

— Хочу снять фильм про Италию, — сказал Марко. — Про то, почему таким, как мы, пришлось уехать. Про то, почему нам пришлось стать изгнанниками без рода и племени, про наше отчаяние.

— Про коррупцию и всеобщее, медленное загнивание, — сказал я.

— Про повсеместную подлость и двуличность. Про лицемерную снисходительность, за которой скрывается постоянное злоупотребление своей властью.

— Про воров, притворяющихся жертвами. Про публичные увеселения и публичное равнодушие.

— Про клириков на министерских постах. И президентов Республики, остающихся клириками.

— Про политических преступников, которые продолжают получать парламентскую зарплату.

— Про мафиози во главе партий, корпораций и газет.

— Про засилье болтливых идиотов, силиконовых грудей и фальшивых улыбок на телевидении.

— Про торжествующие повсеместно бесчестность и обман.

— Про конфликты интересов, на которые все закрывают глаза, и двойные игры, вызывающие всеобщее восхищение.

— Про портных, которые считают себя князьями эпохи Возрождения.

— Про притворство, кривляние и куплю-продажу вранья.

— Про уничтожение природы, о котором все молчат.

— Про автострады и автомобили, от которых нет продыха.

— Про строителей автострад и производителей автомобилей, от которых нет продыха тем, кто на автомобилях ездит.

— Единственная страна в мире, где можно верить во что-то только до шестнадцати лет, если не хочешь, чтобы тебя всю жизнь потом считали дегенератом, — сказал я.

— Хочу создать фильм- оружие, — сказал Марко. — Надоело спасаться бегством и ликовать, если нашел щель, в которую можно спрятаться и есть свой кусок пирога. Хочу сделать бомбу и швырнуть ее в вонючее болото.

— И не делать вид, что ничего не происходит. Не брать вину на себя, не бить себя в грудь и не каяться.

— И мы сделаем это вместе, — сказал Марко. — Без миллионного бюджета, как раньше. Не будем ничего выклянчивать, справимся сами. Это должен быть жесткий, резкий, хлесткий фильм. Черно-белый, пленка шестнадцать миллиметров. Я за кинокамерой, ты ставишь свет или что ты там хочешь делать. Найдем техника помоложе и потолковее, которому обрыдла рутина. Найдем независимого прокатчика, который будет хоть отчасти верить, что кто-нибудь пойдет в кино на мой фильм.