О нас троих
Шрифт:
— Пламенный привет фантастике и американцам, — сказал я.
— И позовем Мизию, — сказал Марко. — Спросим, не хочет ли она вернуться, рискнув всем.
— Эх, хорошо бы, — сказал я, взлетая на крыльях фантазии, как серфингист на приливной волне. — Я, ты и Мизия снова вместе, это была бы настоящая бомба.
— Да. — Взгляд Марко стал совсем другим, казалось, внутри него переключили рубильник и электричество потекло по другим проводам. — Думаешь, она бы согласилась? Всерьез подумала бы об этом?
— Может быть. Если как следует объясним ей, о чем речь.
— Какая она теперь? — спросил Марко.
— В смысле?
— В прямом. Последний раз я ее видел в том французском фильме, восемь или девять лет назад.
— Удивительная. Даже лучше, чем в двадцать четыре года. Стала еще интереснее после всего, что выпало на ее долю.
— Да, но какаяона? Что за человек, я имею в виду.
— Похожа на себя прежнюю. Но богаче внутри и сложнее. Она ничего не утратила за эти годы, а теперь, кажется, наступил тот волшебный миг, когда стало раскрываться все, что в ней было заложено.
Марко кивал, ему не сиделось на месте, столик ходил ходуном. Он взял счет, поднялся.
На улице мы опять пошли быстрым шагом.
— Наш фильм, — сказал он, — не такая уж безумная затея. Безумие — тратить жизнь на то, во что не веришь или веришь только наполовину, а все остальное время отделываться благовидными предлогами, пустыми оправданиями и отговорками.
— Чистая правда, — сказал я. — Полностью согласен.
Мы быстро шагали по ночному городу, возбужденные, взволнованные, и нам казалось, что мы стоим на пороге необыкновенных событий.
5
Я проснулся в офисе Марко, тело ломило: всю ночь я ворочался на жестком резиновом матрасе, скатывался на деревянный пол, ерзал в спальном мешке, скидывал его, изнемогая от жары. Марко уже давно встал, я слышал, как он разговаривает со своей помощницей где-то неподалеку. Я привел себя в порядок в крошечном туалете, а когда вышел, появился Марко с двумя стаканчиками кофе из автомата у входа.
— Эй, Ливионе, — сказал он.
— Эй, — сказал я; кофе обжигал пальцы, голова гудела от вчерашних разговоров.
Марко посмотрел на часы:
— До встречи с кайманами осталось меньше часа.
— Кошмар, — сказал я. — Хотел бы я посмотреть на их лица. Я провожу тебя.
Марко кивнул, отпивая маленькими глотками обжигающий кофе.
Мы поехали на такси, потому что припарковаться у здания «Панамакса» было негде и Марко не хотел растрачивать силы попусту. Говорил он мало, но я чувствовал, как с каждой минутой в нем нарастало напряжение: он то нервно посмеивался, то вдруг встряхивал головой.
— Представь, каково будет моему агенту. Все эти месяцы он бился как рыба об лед, чтобы хоть как-то договориться, найти компромиссные решения, снизить их требования, обойти расставленные ловушки. Я хотел позвонить ему утром, но не хватило духу, пускай это будет для него такой же неожиданностью, как и для стаи кайманов.
Я тоже засмеялся; казалось, что мы идем грабить банк, до того мы оба были напряженные и собранные, и мы так же не были уверены в успехе, но не признавались в этом.
— Как они поведут себя? — спросил я. — Как ты думаешь?
— Кто знает, —
— Главное, чтобы ты был ко всему готов.
— Готов я, готов. Не волнуйся.
Мы доехали до места, Марко показал водителю, где остановиться. Мы вышли у перекрестка; по тротуарам текла толпа, вливаясь в офисы, магазины, бары; мы замерли на несколько секунд, разглядывая деловых мужчин при галстуках, деловых женщин в строгих костюмах из хлопка и льна, со стороны казалось, что они думают о чем-то простом и понятном.
Марко указал мне на высокое стеклянное здание у самого перекрестка с кроваво-красной надписью «ПАНАМАКС».
— А вот и кайманы, — сказал он. Тут у входа остановилось такси, из него вылез белобрысый здоровяк в летнем пиджаке и встал, поглядывая то на часы, то по сторонам.
— Это Тед Фитцуотер, мой агент, — сказал Марко. — Ну, я пошел, — он перевел дыхание.
— Вперед, — сказал я, сердце бешено колотилось. — Срази кайманов наповал. Покажи, что не все готовы плясать по их указке.
— Не все. — Марко хлопнул меня по плечу. — Хорошо, что ты рядом.
— Я тебя здесь подожду, — сказал я, махнув рукой в сторону бара в псевдоитальянском стиле за нашими спинами. Мы обменялись долгими взглядами, он своим энергичным шагом перешел перекресток, пожал руку агенту и скрылся с ним за дверью стеклянного здания.
Я зашел в бар, заказал капуччино и слоеное пирожное с кремом, проглотил их в два счета, не отходя от стойки, и даже не почувствовал вкуса. Я все время дергался, вертел головой, высматривая Марко через окно. Я думал, насколько может затянуться встреча: придется ли ему пожимать всем руки, садиться за длинный стол, выслушивать какие-то речи, прежде чем сказать, что с фильмом покончено, или же он огорошит их прямо с порога, без всяких преамбул и протоколов? Накинутся ли на него американские кайманы с угрозами или станут уговаривать его до изнеможения, уставятся ли молча друг на друга, когда он выйдет за дверь? Вмешается ли его агент, запутает ли все еще больше; совладает ли Марко со своим импульсивным характером и не примется ли осыпать их оскорблениями, швырять бумаги и все, что подвернется под руку; вызовут ли кайманы охранников или, может, сразу позвонят в полицию? Я был готов ко всему, как давным-давно в Цюрихе, когда караулил на улице, пока Марко обыскивал бывший дом Мизии; я думал, что еще может произойти, смотрел по сторонам, наблюдал за улицей, чтобы не пропустить появление Марко.
Минут через двадцать я понял, что задача оказалась куда труднее и неприятнее, чем мы ожидали; я представлял себе Марко, загнанного в угол, сражающегося в одиночку против единого фронта ожесточенных взглядов, криков, жестов. Я, словно наяву, слышал, как кайманы угрожают ему, шантажируют, льстят, чтобы добиться своего; видел, как он отбивается из последних сил. Я еле сдерживался, чтобы не рвануть в «Панамакс» к нему на подмогу, но понимал, что это выглядело бы крайне глупо, что Марко и сам прекрасно справится, ему достаточно моей моральной поддержки.