О нём

Лорен Кристина

— Одди, нет…

— Когда ты сказал, что Себастьян тебя не любит, у меня в груди словно сгорел какой-то предохранитель, — на глаза Отем наворачиваются слезы, и она мотает головой, пытаясь их сморгнуть. — Я была так зла на него. И, что еще хуже, на тебя тоже. Как ты мог позволить ему дать себя обидеть? Ведь все к тому и шло, неужели тебе не было ясно?

Не знаю, почему — честно, понятия не имею, — но ее слова меня смешат. И это мой первый искренний смех за прошедшее со вчерашнего разговора с Себастьяном время, которое кажется чуть ли не неделей.

Отем

притягивает мою голову себе на плечо.

— Иди сюда, придурок.

Я прижимаюсь к ней. От запаха ее шампуня и ощущения руки, лежащей у меня на шее, перед глазами все начинает расплываться от слез, и я тихо всхлипываю.

— Прости меня, Одди.

— И ты меня прости, — шепотом говорит она. — Я заставила тебя изменить ему.

— Мы с ним расстались.

— Сначала все равно должно пройти некоторое время.

— Хотел бы я любить тебя так же… — признаюсь я.

Какое-то время Отем ничего не отвечает, и мне кажется, что мои слова вот-вот начнут казаться странными и нелепыми, но этого не происходит.

— В ближайшее время случившееся постоянно будет напоминать нам о себе, — поцеловав меня в висок, замечает Одди. Что-то подобное, пусть и по другому поводу, ее мама говорила тысячу раз. И сейчас Отем кажется девушкой, которая пытается оставаться рациональной, от чего я сжимаю ее в объятиях еще сильней.

— Ты как?

Я чувствую, как она пожимает плечами.

— Немного побаливает.

— Немного побаливает… — повторяю я, пытаясь понять, почему она так сказала.

А потом Отем издает смущенный смешок, и этот звук оставляет у меня на сердце глубокий шрам.

Как?

Как я мог забыть?

Почему это вообще не всплыло в моей голове хотя бы на одну чертову секунду?

У меня в груди будто все разрушилось на куски, и я обессиленно подаюсь вперед.

— Одди. Черт возьми.

Она наклоняется и пытается обхватить мое лицо руками.

— Танн…

— Господи боже, — чтобы не потерять сознание, я опускаю голову между своих коленей. — Ты была девственницей. Я ведь знал. Знал, но…

— Нет-нет, все в поря…

Издав стон, который даже для моих ушей прозвучал жутковато, я мечтаю сдохнуть прямо тут, на диване, но Одди легонько ударяет меня, хватает за руку и поднимает в вертикальное положение.

— Приди в себя.

— Я чудовище.

— Да хватит уже! — впервые за все это время Отем выглядит рассерженной. — Мы оба были трезвые. Ты был расстроен. Я сидела дома, делала домашнее задание и читала. Была вполне в своем уме. И не под наркотой. Я отлично понимала, что происходит. И хотела этого.

Я закрываю глаза. Вернись хотя бы в состояние статуи, Таннер. И просто послушай, что она говорит.

— Ты меня слышишь? — спрашивает Одди и трясет меня. — Я прекрасно знала, что делала, отдай мне должное! И себе тоже, ведь ты был нежен со мной, и мы предохранялись. Вот

что имеет значение.

Я качаю головой. Мои воспоминания совсем обрывочные. По большей части они представляют собой какую-то мешанину из эмоций.

— Я хотела, чтобы это был ты, — продолжает Отем. — Ты мой друг, и согласно несколько извращенной закономерности было вполне логично, чтобы ты стал моим первым. Даже если для этого тебе пришлось на полчаса отвлечься от собственных переживаний, — в ответ я фыркаю: на все действительно ушло лишь полчаса. Одди снова меня ударяет, но уже с улыбкой. — Я как раз та, с кем тебе полагалось совершить подобную ошибку.

— Правда?

— Правда, — отвечает Одди. В ее начавших блестеть глазах читается ранимость, и мне хочется ударить себя по лицу. — Пожалуйста, только не говори, что пожалел. Вот это было бы действительно ужасно.

— Я хотел сказать… — начинаю я и понимаю, что должен быть откровенным. — Даже не знаю, что на самом деле я хотел сказать. Нравится ли мне мысль, что я у тебя первый? Да, — Отем улыбается. — Но это все равно случилось как-то дерьмово. Такой момент должен быть с…

Приподняв бровь, Отем скептически смотрит на меня и ждет, как я закончу свою мысль.

— Хм, да, явно не с Эриком, — замечаю я. — Даже не знаю… С кем-то, кого ты любишь. Кто не будет торопиться и сделает все красиво.

— «Кто не будет торопиться и сделает все красиво»? — переспрашивает она. — Ты так хорош, что я понятия не имею, почему Себастьян порвал с тобой.

Звук моего хохота почти сразу же исчезает в наступившей тишине.

— Так значит, у нас все в порядке? — спустя минуту или две молчания спрашиваю я.

— У меня — да, — запустив руку в свои волосы, отвечает Отем. — Ты разговаривал с ним?

Я снова издаю стон. Словно какая-то вымышленная вращающаяся дверь переносит меня из пространства Худший Лучший Друг прямо на территорию Разбитого Сердца и Религиозных Предрассудков. Наваждение какое-то.

— Сегодня он приходил извиниться.

— Значит, вы все-таки вместе? — мне нравится, что ее голос звучит с надеждой.

— Нет.

Одди с сочувствием смотрит на меня, и это напоминает о том, с какой легкостью все вчера случилось между нами.

Кажется, она думает о том же. Поэтому убирает руку и зажимает ее между коленями. А я сажусь ровнее.

— Думаю, Себастьян просто пытался признать, что он дерьмово себя повел. И как бы мне ни хотелось его возненавидеть, не думаю, что он планировал сделать мне больно.

— Не думаю, что он планировал хоть что-то из произошедшего между вами, — отзывается Отем.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть ей в глаза.

— О чем ты?

— Мне кажется, поначалу он был заинтригован. Иногда ты бываешь весьма и весьма очарователен. И, наверное, Себастьян увидел в тебе возможность выпустить что-то внутри себя на свободу, а потом случилось прямо противоположное.