О смелых и умелых (Избранное)
Шрифт:
Любо там из можжевельника костер разжечь. Из ершей уху сварить. Щук на вертеле на угольях нажарить... Ночью песни петь, балагурить. Веслом месяц ловить...
Кто захочет, споет, кто станцует, кто какую сказку расскажет. Поживем хоть денек, как при будущем коммунизме, когда, говорят, все самое трудное за людей машины будут работать, а сами люди развивать каждый свой талант... Мы это, конечно, на митингах слыхали... Что хорошо сказывается, не так просто делается. Душа в небушко, а живот к хлебушку.
Вот и работаем на
Лежу я в сарае на грудах конопли, с головой дерюгой укрываюсь, а сон нейдет. Судьбу свою обдумываю. Доживу ли я до будущего? Глаза закрою, и кажется мне, лежу я на острове, плещется рядом Цна-голубка голубой волной, а лодочка-душегубочка трется об меня черным носом и любо так пахнет свежей смолкой.
Так осень подошла, за ней зима. Переобулся я из лаптей в подшитые валенки. На пропотевшую рубаху овчинный полушубок накинул, а в жизни изменения нет. По-прежнему веревки вью.
Одна мечта греет - лодка.
Всю зиму не давала покою. А к весне, как зажелтели в лугах озера средь белых снегов, как потянуло свежим воздухом от засиневших лесов, как пошла над нами перелетная птица, совсем мне стало невмоготу.
Хожу сам не свой, а помочь некому.
Появились у нас в ту весну первые комсомольцы. Комсомолами их тогда звали. Стали организовывать рабочую молодежь. Но вышла у них со мной осечка.
Когда подошли, как к эксплуатируемому подростку, я их, прямо скажу, не так понял.
– Ладно, - говорю, - завлекать вы меня завлекаете... А можете вы меня от колеса оторвать? Будете кормить-поить?
– От эксплуатации, - отвечают, - защитить можем. А вот насчет кормить-поить... У нас в комсомоле ведь не производство.
– Ну, - говорю, - комсомольская работа на своих харчах меня не устраивает...
Так мы тогда и разошлись с нашими комсомольцами.
Завелся у меня в ту пору знакомый из другого звания. Пришел как-то, попросил из льняных ниток бечевки для переметов и подпусков свить. Пирогов принес ребятам и с мясом, и с луком, и с кашей. Застарелые немножко, но ничего, нашим животам, черным хлебом не избалованным, впору пришлись.
Оказался наш заказчик учащимся бывшей гимназии, теперь школы второй ступени. Он на ученого учится, а отец у него в селе в Сумореве в дьячках, служитель культа. Вот откуда и пироги. С приходу собранные притащил. Ну и нам тех пирогов частица досталась по щучьему велению.
Свили мы ему лески, съели пироги, и тем дело кончилось. Да вдруг встречается мне этот Зоська в полном расстройстве чувств.
– Эге, - говорю, - ты что нос повесил, али отец пирогов мало присылает?
– Шутки шутишь, не видишь, человек в беде?
– Какая, - говорю, - может быть беда у всегда сытого человека?
–
Тут я встрепенулся:
– Ну, а если я тебе помогу окно вставить, поможешь ты мне лодку добыть?
Молчит.
Не верит, думаю. А у меня как раз случай насчет стекла подходящий. Наш хозяин, эксплуататор Житов, заставил меня к пасхе зимние рамы вынимать. Целый день мы с хлопцами работали, все заусенцы на пальцах пообдирали. Выставили четырнадцать рам и все снесли на чердак его дома.
И нам за это ничего не было, пообещали объедков с пасхального стола.
Ну, и тогда я в виде платы взял и вынул из этих рам стекло и вставил в разбитое Зоськой окно, а ему сказал:
– Больше не шали, блинохват!
А он вместо радости опять хмурится.
– Как же, - говорит, - я с тобой расплачусь? Ведь у нас, - говорит, лодки официально не продаются.
– Ну, - говорю, - это дело твое... И я это стекло неофициально купил...
Прошло несколько дней, прибегает ко мне Зоська веселый. Обнял за плечи и шепчет:
– Едем, друг, ко мне на праздник. Отец за успешное ученье разрешил приехать не одному, а с товарищем.
– Ну да, харчи-то у вас даровые.
– Не смейся, - говорит, - мать тоже согласна и пишет, чтобы только я выбрал погостить какого-нибудь интеллигентного мальчика...
– А я сойду за интеллигентного?
Оглядел он меня с ног до головы:
– Теперь не в костюме дело... Теперь многие интеллигентные тоже пообносились... Сойдешь, пожалуй. Вот только манеры у тебя...
– А что, - говорю, - манеры?.. Я, например, совсем даже безобразными словами не ругаюсь.
– А носовым платком умеешь пользоваться?
Признался, что не приходилось. Дня три он меня обучал по-интеллигентному сморкаться. Ничего, приспособился. Платки он мне у знакомых девочек достал.
Пошел я к хозяину, снял шапку, окрестился на передний угол и возопил, как учил Зоська:
– Отпустите, Прохор Матвеич, к дальним родственникам на праздник святой пасхи, век бога буду молить...
Ну, нашему троглодиту, как обозвали его комсомольцы, такое мое обращение по нутру пришлось.
– Вот, - говорит, - редкий в наше время уважительный к религии отцов юноша...
Отпустили меня на праздничные пироги. Хотелось мне их попробовать на месте, не черствыми. Про сытую жизнь попов-дьяконов только слышал. Теперь мог в нее влезть, как поросенок в корыто, по самые уши.