О смелых и умелых (Избранное)
Шрифт:
И вот-вот он треснет, раскрошится - и, как семечко, хрустнет наша лодка, попав в такое столпотворение.
– Работай, черт!
– крикнул мне Зоська.
– Крестись веслом!
Я заработал, мы опять завертелись, и душегубочка, словно поняв наш страх, понеслась ласточкой.
А впереди стали гулко лопаться льдины, и в трещины вымахивала рыжими фонтанами вода.
"Попадешь на трещину", - подумал я. И тут же что-то дернуло, душегубка встала стоймя, меня ударило в голову, ноги скользнули, и
Вдруг что-то твердое ухватило меня за шиворот и потянуло вверх. Я ухватился рукой за багор.
Зоська стоял по колени в затопленной лодке и удил меня из трещины. Мимо, бурля, бежала равнодушная ко всему зеленая вода.
Стоя в этой воде, мы подняли лодку, перевернули ее и, поставив снова, уселись и понеслись, отчаянно работая веслом и багром, дрожа от холода и страха.
Но вот неподнятый лед кончился, течение пошло ровней, и мы вздохнули свободно.
От меня шел пар. Мокрая одежда прела. Я ежился.
Лодка шла сама, местами набегали боковые речушки, и нас подхватывало веселей.
Только вдруг, смотрим, из боковой речушки выползает с шорохом серая рябая каша.
Что такое?
Луна скрылась и оставила нас в раздумье. Шорох приблизился, и мы напряглись, слушая его.
– Дрова, дрова идут!
– тыкал Зоська багром напиравшие на лодку поленья.
И впрямь, из какой-то боковой речушки уплыл швырок и заполнил всю поверхность. Река одеревенела!
Лодка влезла в самую гущу, и мы застряли. Дрова стискивали нас, лезли под лодку, выпирали ее из воды.
– Ну, что будем делать, пропадать?
– спросил Зоська, когда мы, опустив руки, сели после бесполезных попыток плыть дальше.
– Черти, и кто их упустил!
– дрожа и синея, цедил я.
– Не дрова, а саргассы, - ругался Зоська.
– Погибнем, - скулил я.
– Ведь досаднее всего - погибнем от холода в дровах.
– Будем ждать ледяного затора; поднимется водяной вал - все расчистит, так и продерет, а больше нет ходов нам!
– И Зоська стал слушать, что творится в ночи.
Дрова совсем выперли лодку наверх, и мы сидели, как на карусели.
Луна ехидно подмигивала, а меня от холода сводило в три погибели.
Зоська, положив на руки синее лицо, все слушал...
Смертельная судорога схватила меня костлявыми ледяными пальцами, я не мог больше вздохнуть и только выдавил:
– Зоська, кончаюсь...
Он уселся на меня верхом, стал трясти, больно бить ладонями по щекам, и когда я заорал и стал сопротивляться, он лег на меня, отогревать.
Вдруг дрова под нами заскрипели, заколыхались.
– Прорвало затор. Лед идет - теперь держись!..
– догадался Зоська.
На нас надвигался грохочущий и звенящий вал. Дрова вдруг
– Ух, расчистит... Держись!
– ликовал Зоська, стоя с багром на носу.
Луна выглянула опять, и я увидел Зоську, всего голубого, с косматыми волосами, и багор его казался длинным и диковинным.
Нас подбросило на гребень волны, и вдруг я увидел льдины. Угловатые, обломанные, они разрезали дровяной затор, грозя раздавить нашу душегубку.
Когда огромная ледяная гора приблизилась к нашей лодке, Зоська кошкой прыгнул на ее зазубренный край, поддел багром лодку, я выпрыгнул к нему, и мы стащили лодку на лед и стали танцевать.
– Вези, матушка! Но-о!..
– понукал громадину Зоська.
И радостно было нам смотреть, как расступались перед льдиной проклятые дрова.
Скоро льдины, расчистив путь, пошли, плавно покачиваясь, по полноводью, и, зараженные их буйной силой, мы почуяли себя богатырями.
Зоська стоял на краю льдины, упершись багром, и, выпячивая грудь, пел, а я махал веслом и подвывал что-то дикое, куражился.
Блаженствовали мы недолго.
Течение стало бурливей. Шум усиливался.
Мы глянули и пристыли к льдине.
Впереди косматилась, бесилась река, прорывая новое русло, скакала зверем по неровному дну и, ставя ребром, перекатывала льдины, как огромные мельничные колеса.
Наша глыба дрогнула, качнулась и завертелась в дикой пляске. Вдруг я почуял, что мы куда-то летим.
– Держись!
– орал Зоська.
Я опомнился, когда почувствовал, что мы спокойно плывем. Зоська сидел и шевелил губами, ничего не понимая. Льдины под нами не было.
– Бери багор, - ткнул я Зоську.
– Видишь, Цна подошла!
Мы подплыли к слиянию рек.
Теперь вверх до станции - пустяки, десяток километров, а по заливным лугам еще меньше.
– Эй, работай!..
Молча отдуваясь, мы погнали лодку на синеющий лес, за которым наше Спасово.
Навстречу плавно шла тихая вода Цны, и совсем не было льдин.
Лишь порою шуршали о лодку кустарники и взлетали вспугнутые птицы. Однажды проплыл куст - весь усеянный соловьями, как бубенчиками.
Мы так устали, что я не чуял рук. Вдруг навстречу нам выплыл кустистый островок. На нем чернели остатки сенного стога.
– Обогреемся?
– предложил я, и приятно поежился при мысли о ласковом огоньке.
Зоська направил лодку к островку, и, когда она носом коснулась берега, от нас в кусты шарахнулись какие-то тени.
– Зайцы!
– смекнул я.
– Потеха!..
Зоська выскочил и вразвалку пошел в глубь островка. Я хотел побежать за ним, но что-то удержало меня. Вглядевшись, я увидел, как с обеих сторон, охватывая Зоську, ползли серые лохматые тени.