О современном лиризме

Анненский Иннокентий Федорович

Но одно лишь было верно;У меня над лбом печальным (?) волоса вились-свивались,Это, знал я, мне давалось лишь любовным единеньем. [183] («Дикая воля», с. 181)

* * *

Последний этап. Кончились горы и буераки; кончились Лии, митинги, шаманы, будуары, Рейны, Майны, тайны, Я большое, Я маленькое, Я круглое, Я острое, Я простое, Я с закорючкой. Мы в рабочей комнате.

183

Но одно лишь было верно… — последние строки поэмы «Лия».

Конечно, слова и здесь все те же, что были там. Но дело в том, что здесь это уже заведомо

только слова. В комнату приходит всякий, кто хочет, и все поэты, кажется, перебывали в ней хоть на день. Хозяев здесь нет, все только гости.

Комнату эту я, впрочем, выдумал — ее в самой пылкой мечте даже нет. Но хорошо, если бы она была.

Декадентство не боялось бы быть там декадентством, а символизм знал бы цену своим символам.

Кажется, что есть и между нашими лириками такие, которые хотели бы именно «комнаты», как чего-то открыто и признанно городского, декорации, театра хотя бы, гиньоля, вместо жизни. Передо мной вырисовываются и силуэты этих поэтов. Иные уже названы даже. Все это не столько лирики, как артисты поэтического слова. Они его гранят и обрамляют. В ритме они любят его гибкость, и что ритмом можно управлять, а в творчестве искание и достижение.

Вот несколько еще не названных имен.

Александр Кондратьев (два сборника стихов) [184] говорит, будто верит в мифы, но мы и здесь видим только миф. Слова своих стихов Кондратьев любит точно, — притом особые, козлоногие, сатировские слова, а то так и вообще экзотические.

Например, Аль-Уцца, — кто его знает, это слово, откуда оно и что, собственно, означает, но экзотичность его обросла красивой строфою, и слово стало приемлемым и даже милым

184

Кондратьев Александр Алексеевич (1876–1967) — поэт; занимался историей русской поэзии (А. Толстой, Щербина); учился в 8-й Санктпетербургской гимназии, где директором был И. Анненский. В своей автобиографии 1906 г. А. Кондратьев писал: «Любовью к античному миру я обязан Иннокентию Федоровичу Анненскому, переводившему на русский язык Еврипидовские трагедии и потом нам их читавшему. Одна из переведенных им трагедий была даже разыграна гимназистами» (РО ИРЛИ, ф. 273, оп. 2, № 11, л. 1). Имеются в виду следующие его сборники: 1) Стихотворения. СПб., 1905; 2) Стихи. Кн. 2-я. Черная Венера. СПб., 1909.

В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать,Приходи, мой возлюбленный брат.Две звезды синеватых — богини печатьНа щеках моих смуглых горят. [185] (Сб. «Черная Венера», с. 39)

Юрий Верховский (сборник «Разные стихотворения») [186] упрямо ищет согласовать свой лиризм, в котором чувствуется что-то изящно простое, приятно спокойное, с подбором изысканных и несколько тревожных даже ассонансов:

185

В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать… — «Аравийская куртизанка».

186

Верховский Юрий Никандрович (1878–1956) — Поэт, переводчик, историк литературы. Анненский останавливается на его сборнике: Разные стихотворения. М., «Скорпион», 1908.

Слышу шорох, шумы, шелестВечерами темными;Ах, зачем брожу я холостС грезами безумными!Вон, спеша, летит воронаКрыльями повеяла;Вон вдали кричит сиренаДушу мне измаяла. [187] («Разные стихотворения», с. 23)

Николай Гумилев (печатается третий сборник стихов), [188] кажется, чувствует краски более, чем очертания, и сильнее любит изящное, чем музыкально-прекрасное. Очень много работает над материалом для стихов и иногда достигает точности почти французской. Ритмы его изысканно тревожны.

187

Слышу шорох, шумы, шелест… — «Струны».

188

Гумилев Николай Степанович (1886–1921) — поэт, чье творчество отмечено чертами символизма и декадентства. Сотрудничал с Анненским в журнале «Аполлон» (входил в «молодую редакцию» журнала), принимал участие в заседаниях «Академии стиха» («Общество ревнителей художественного слова»), в 1911 г. организовал «Цех поэтов», объединивший акмеистов — представителей одного из течений русского модернизма. В 1921 г. в числе участников контрреволюционного заговора был расстрелян. К 1909 г. Гумилевым были выпущены следующие сборники: 1) Путь конквистадоров. СПб., 1905; 2) Романтические цветы. Стихи. Париж, 1908.

Интересно написанное им недавно стихотворение «Лесной пожар» («Остров», № 1, с. 8 сл.). Что это — жизнь или мираж?

Резкий грохот, тяжкий топот,Вой, мычанье, стон и рев,И зловеще-тихий ропотЗакипающих ручьев.Вот несется слон-пустынник,Лев стремительно бежит,Обезьяна

держит финикИ пронзительно визжит,С вепрем стиснутый бок о бокЛегкий волк, душа ловитв,Зубы белы, взор не робокТолько время не для битв. [189]

189

Резкий грохот, тяжкий топот… — «Ветер гонит тучу дыма…»

Лиризм И. Гумилева — экзотическая тоска по красочно причудливым вырезам далекого юга. Он любит все изысканное и странное, но верный вкус делает его строгим в подборе декораций. [190]

Граф Алексей Н. Толстой [191] — молодой сказочник, стилизован до скобки волос и говорка. Сборника стихов еще нет. [192] Но многие слышали его прелестную Хлою-хвою. [193] Ищет, думает; искусство слова любит своей широкой душой. Но лирик он стыдливый и скупо выдает пьесы с византийской позолотой заставок

190

Лиризм Гумилева — экзотическая тоска… делает его строгим в подборе декораций. — В рецензии на «Романтические цветы» Анненский писал: «Нравится мне еще, что у молодого автора в его маскарадном экзотизме чувствуется иногда не только чисто славянская мрачность, но и стихийно-русское „искание муки“, это обязательно-некрасовское „Мерещится мне всюду драма“, наша, специально наша „трагическая мораль“».

191

Толстой Алексей Николаевич (1883–1945) — В 1907–1910 гг. отдал дань увлечению стилизацией, распространенному в символистски-декадентских кругах. Писал сказки.

192

Сборника стихов еще нет. — Здесь неточность: в 1907 г. А. Толстым был выпущен сборник стихов «Лирика».

193

Хлоя-хвоя — см.: Хлоя. Весенние стихи гр. Алексея Толстого. «Аполлон», 1909, № 2,с. 11.

Утром росы не хватило,Стонет утроба земная.Сверху то высь затомилаМатушка степь голубая,Бык на цепи золотойВ небе высоко ревет…Вон и корова плывет,Бык увидал, огневой,Вздыбился, пал… [194] («Остров», № 1, с. 37)

Петр Потемкин [195] — поэт нового Петербурга. «Смешная любовь» преинтересная книга. Сентиментален, почти слезлив, иногда несуразен. Во всяком случае, искренний — не знаю как человек, но искатель искренний. Страшно мне как-то за Петра Потемкина.

194

Утром росы не хватило… — «Пастух».

195

Потемкин Петр Петрович (1886–1926) — поэт. Анненский останавливается на его сборнике: Смешная любовь. Первая книга стихов. СПб., изд. Г. М. Попова, 1908. См. об этой кн. также: Брюсов В. Дебютанты. — Весы, 1908, № 3, с. 78–79.

Я пришел к моей царице кукле,сквозь стекло целовалее белые буклии лица восковой овал.Но, пока целовал я, в окошкелюбимая мнойповернулась на тоненькой ножкеко мне спиной.(«Смешная любовь», с. 36)

Владимир Пяст [196] надменно элегичен. Над философской книгой, однако, по-видимому, способен умиляться, что, хотя, может быть, и мешает ему быть философом, но придает красивый оттенок его поэзии.

196

Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886–1940) — поэт, переводчик. В поэзии, при известной близости к стихам Блока, Пясту свойственно повышенное внимание к ритмике и вообще к формальной стороне стихосложения. Далее речь пойдет о его сборнике: Ограда. Книга стихов. М., 1909.

Над ритмом работает серьезно, по-брюсовски, и помогай ему бог! Мне понравилось в «Ограде» (единственном покуда сборнике его, кажется) Элегия:

Слышишь ты стон замирающий,Чей это стон?Мир, безысходно страдающий,Мой — и ко мне припадающийСерый, туманный,СтранныйНебосклон.Тянется мерзлая ручка:«Барин, подайте копеечку!»Девочка глянет в глаза.На кацавеечку,Рваным платком перетянутую,Капнет слеза.