О Сталине без истерик
Шрифт:
Власти не нравилось не только его еврейское имя, но и то, что Соболев вообще жил вне рамок партийных установок. Наивная мечта молодости о справедливости и свободе не могла ужиться в его сознании с реалиями беспощадного коммунистического террора…
В войну Александр был на передовой – пулеметчиком стрелковой роты. Вернулся в 1944-м инвалидом второй группы. С трудом устроился слесарем на военный завод. Публикуя в заводской многотиражке фельетоны, разоблачал злоупотребления местной власти, критиковал бюрократов, начальников, использовавших в корыстных целях свое служебное положение. Финал такой деятельности в те времена был вполне предсказуем. Соболева предупредили, чтобы «не лез не в свое дело». А в результате уволили и отправили «на лечение» в психиатрическую клинику.
В больницах и госпиталях он провел четыре года. Возвращение домой после изнурительного «лечения» не сулило радужных перспектив. На работу Александра никуда не брали. А в печатных изданиях, отказывая ему, намекали, что «еврею в журналистике делать нечего».
К тому же он никак не поддавался попыткам власти приручить
Жена Соболева вспоминала, как ее, русскую, в начале 1953 года цинично «вычистили» из Московского радиокомитета только за то, что ее муж был еврей. Правда, перед этим одно близкое к официальным кругам лицо конфиденциально порекомендовало срочно развестись с мужем: «Он еврей, а в верхах созрел план выселения евреев из Москвы».
Но вскоре Сталин умер, и партия признала антисемитское «дело врачей» клеветническим, что, впрочем, не означало борьбу с антисемитизмом на государственном уровне. Насаждаемая Сталиным в начале 1950-х годов зараза ушла вглубь, превратившись в хроническую болезнь.
«…Я поняла, что быть женой еврея в стране победившего социализма наказуемо», – пишет Татьяна Михайловна Соболева в книге воспоминаний.
В сентябре 1958 года газета «Труд» опубликовала стихи А. Соболева «Бухенвальдский набат», отвергнутые до этого в «Правде». Автор отослал их композитору Вано Мурадели. Вскоре Мурадели позвонил поэту: «Пишу музыку и плачу… Какие стихи! Да таким словам и музыка не нужна. Постараюсь, чтобы было слышно каждое слово…».
Впервые песня прозвучала в 1958 году в Вене на Всемирном фестивале молодежи и студентов в исполнении хора Уральского университета. Это был настоящий триумф. Песню мгновенно перевели на многие языки, и она разнеслась по свету.
Хорошо помню, как в 1963 году на «Голубом огоньке» ее спел впервые появившийся на телевидении юный Муслим Магомаев, который незадолго до этого стал лауреатом Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Хельсинки, исполнив там «Бухенвальдский набат». Можно сказать, эта песня сделала его знаменитым, ее он долгие годы включал потом в свой репертуар.
Триумфальное шествие «Бухенвальдского набата» по российским просторам было уже не остановить.
Как вспоминает жена Соболева, после взрыва популярности «Бухенвальдского набата» «доброжелатели» звонили мужу по телефону: «Мы тебя прозевали, но голову поднять не дадим».
Да и как могли коллеги по литературному цеху отнестись к таким строчкам?
…Я не мечтаю о награде Мне то превыше всех наград, Что я овцой в бараньем стаде Не брел на мясокомбинат…В 1962 году «Бухенвальдский набат» выдвинули на Ленинскую премию.
Далее развернулся жестокий спектакль, подтверждающий антисемитский настрой и в партийных кругах.
…Вопрос о присуждении премий всегда рассматривался на Старой площади. Там же сочиняли сценарий, который потом спускали для воплощения.
Газеты опубликовали список соискателей премии, в котором стояли имена Вано Мурадели и Александра Соболева. Вскоре из числа соискателей автор стихов знаменитой песни был исключен (!), остался один Вано Мурадели. Но, поняв абсурдность ситуации, члены комитета по Ленинским премиям убрали из списков и саму песню. И не стало предмета для предоставления упомянутой премии! Этим все и закончилось.
Честность, порядочность, помноженные на принципиальность и нежелание идти ни на какие компромиссы с властью, явились причинами того, что из Соболева сделали «мертвого поэта»: стихов его не публиковали, в Союз писателей не принимали (да он и не стремился быть с некоторыми из его членов в одной «стае»). Работал только «в стол».
«Я – сын твой, а не пасынок, о Русь, хотя рожден был матерью еврейской», – написал автор всемирно известного «Бухенвальдского набата».
В то время как со сцены Кремлевского и других государственных залов звучали трагические антифашистские строчки:
Сотни тысяч заживо сожженных Строятся, Строятся В шеренгу к ряду ряд…Их автор, приговоренный к забвению, умирал в «Бухенвальде», выстроенном в стране «развитого социализма» для таких, как он, неподкупных и коленонепреклоненных.
Глава 16. Поэт Константин Симонов: «Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?..»
В моей поэтической библиотеке сохранился сборник Константина Симонова «Стихотворения. 1936–1942», вышедший в 1942 году в ОГИЗе.
В этой книжечке есть стихи, которые, по понятным причинам, не включались им в другие, более
Мне кажется, что это стихотворение поэта-фронтовика, как и комментарий к нему, написанный Симоновым спустя годы, уместны в данной книге.
Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас? Ты должен слышать нас, мы это знаем: Не мать, не сына – в этот грозный час Тебя мы самым первым вспоминаем. Еще такой суровой годовщины Никто из нас не знал за жизнь свою, Но сердце настоящего мужчины Лишь крепче закаляется в бою. В дни празднеств, проходя перед тобою, Не думая о горестях войны, Кто знал из нас, что будем мы судьбою, С тобою в этот день разлучены?.. Так знай же, что в жестокий час разлуки Лишь тверже настоящие сердца, Лишь крепче в клятве могут сжаться руки, Лишь лучше помнят сыновья отца. Все те, кто праздник наш привык с тобою В былые дни встречать у стен Кремля, Встречают этот день на поле боя, И кровью их обогрена земля. Они везде: от пламенного юга, От укреплений под родной Москвой До наших мест, где северная вьюга В окопе заметает с головой. И если в этот день мы не рядами По праздничным шагаем площадям, А, пробивая пусть себе штыками, Ползем вперед по снегу и камням, Пускай Информбюро включает в сводку, Что нынче, лишних слов не говоря, Свой штык врагу, втыкая молча в глотку, Мы отмечаем праздник Октября. А те из нас, кто в этот день в сраженье Во славу милой родины падет, — В их взоре, как последнее виденье, Сегодня площадь Красная пойдет. Товарищ Сталин! Сердцем и душою С тобою до конца твои сыны, Мы твердо верим, что придем с тобою К победному решению войны. Ни жертвы, ни потери, ни страданья Народную любовь не охладят, — Лишь укрепляют дружбу испытанья, И битвы верность русскую крепят. Мы знаем, что еще на площадь выйдем, Добыв победу собственной рукой, Мы знаем, что тебя еще увидим Над праздничной народною рекой. Как наше счастье, мы увидим снова Твою шинель солдатской простоты, Твои родные, после битв суровых Немного постаревшие черты.