О Сталине и сталинизме
Шрифт:
«Мы думали, — писал в своих мемуарах «Люди. Годы. Жизнь» И. Г. Эренбург, — (вероятно, потому, что нам хотелось так думать), что Сталин не знает о бессмысленной расправе с коммунистами, с советской интеллигенцией». Эренбург рассказывает о встрече с Пастернаком, который размахивал руками среди сугробов и повторял: «Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!..» Мейерхольд тоже повторял: «От Сталина скрывают».
Характерен для того времени разговор комиссара 29-й стрелковой дивизии Ф. А. Стебнева с военкомом Вяземского участка А. Я. Ведениным, будущим комендантом Кремля: «Что творится, Андрей Яковлевич? — встретил меня Стебнев. — Что творится? — Он нервно ходил по комнате. — Я не верю, что в партии столько врагов. Не верю. Может быть, в каком-то высоком звене партии, в органах безопасности сидят не наши люди? Похоже, что партийные кадры уничтожают сознательно. Я даю голову на отсечение, что Иосиф Виссарионович не знает об этом. Сигналы,
Философа А. Кольмана арестовали уже через несколько лет после войны. В тюрьме он оказался в одной камере с маршалом авиации Г. А. Ворожейкиным, участником первой мировой, гражданской и Отечественной войн. Занимая крупные должности, Ворожейкин часто встречался со Сталиным и именно его обвинял в массовых репрессиях. В своих мемуарах А. Кольман писал: «Я пытался убедить Ворожейкина, что он глубоко ошибается. Его ослепляет вполне понятное чувство личной обиды, тем более сильной, чем больше его, Ворожейкина, заслуги. Он смотрит на все эти ужасные события субъективно, а не с единственно правильной точки зрения, как на исторический процесс, вызванный классовой борьбой. Не в личности Сталина дело. Сталин — гениальный теоретик и революционный вождь. Он такой же продолжатель дела Ленина, как Ленин был продолжателем дела Маркса и Энгельса. Но Сталин так же, как и мы, стал жертвой пятой колонны. Империалисты, убедившись в безуспешности своих попыток покончить с Советским Союзом извне, интервенцией и войной, пытаются уничтожить его изнутри, через своих агентов, таких, как Ягода, Ежов, Берия».
Это наивное убеждение в том, что Сталину неведомы трагические события в стране, отразилось и в слове «ежовщина», которым нарекли террор 1937–1938 годов. Неожиданное смещение и исчезновение Ежова, казалось бы, подтверждали эту версию. Основывалась она и на особенностях поведения самого Сталина. Хотя имя Сталина было у всех на устах, о его деятельности в конце 30-х годов было мало известно. Скрытный и замкнутый, он старался направлять события из-за кулис, многие дела решал единолично или в кругу немногих помощников. Редко выступал на собраниях, не афишировал свое участие в репрессиях, предпочитая выдвигать на первый план других. Более того, многие выступления и поступки Сталина давали повод полагать, что он не слишком хорошо осведомлен о действительном масштабе репрессий. На февральско-мартовском Пленуме ЦК в 1937 году Сталин требовал не подвергать репрессиям троцкистов и зиновьевцев, которые давно порвали все связи с Троцким и осудили свою оппозиционную деятельность. А между тем их продолжали арестовывать по всей стране. Сталин высмеивал на Пленуме тех, «для которых ничего не стоит исключить из партии десятки тысяч людей». А между тем в это же время из партии исключали и репрессировали не десятки, а сотни тысяч коммунистов.
На одном из приемов Сталин поднял тост за здоровье героя гражданской войны Д. Ф. Сердича, которого знал еще по обороне Царицына в 1918 году подошел к нему и предложил выпить на брудершафт. А вскоре Сердича арестовали.
Всего за несколько дней до ареста Блюхера на одном из совещаний Сталин очень тепло отозвался о нем.
По свидетельству художника М. Сарьяна, принимая в Москве армянскую делегацию, Сталин подробно расспрашивал о поэте Е. Чаренце, говорил, что этого поэта нужно беречь. Через несколько месяцев Чаренц был арестован и убит.
Когда заместитель наркомтяжпрома А. Серебровский лежал в 1937 году в больнице, его жене неожиданно позвонил Сталин: «Говорят, вы ходите пешком. Это нехорошо. Люди могут подумать не то, что нужно. Я вам пришлю машину, если ваша в ремонте». И действительно, утром из гаража Кремля в распоряжение жены Серебровского пришла легковая машина. А еще через два дня Серебровского прямо из больницы забрали в тюрьму.
Бывший заместитель Сталина по наркомнацу Г. И. Бройдо, когда к нему ночью постучали, прежде чем открыть двери, позвонил по телефону-вертушке Сталину: «Коба, за мной пришли». «Глупости, — ответил Сталин. — Кто может тебя обвинить? Иди спокойно в НКВД и помоги им установить истину». Бройдо все же «повезло»: в 1940 году он был освобожден.
Снятый со своего поста нарком юстиции СССР Н. В. Крыленко, передав дела новому наркому Н. М. Рычкову, уехал на подмосковную дачу, где собралась вся его семья. Неожиданно позвонил из Москвы Сталин. «Не расстраивайся, — сказал он. — Мы тебе доверяем. Продолжай порученную тебе работу над новым кодексом законов». В ту же ночь оперативная группа НКВД окружила дачу. Крыленко и почти все члены его семьи были арестованы.
По свидетельству А. В. Снегова, директор Госбанка Л. Е. Марьясин при встрече со Сталиным высказал опасения насчет своей судьбы. Сталин обнял Марьясина со словами: «Ты же не оппозиционер. Ты наш красный банкир. Чего тебе бояться?» Через неделю Марьясина арестовали.
О решающем участии Сталина в деятельности карательных органов говорилось в 1937–1938 годах на многих партийных активах. Приезжавшие на места для руководства репрессиями Каганович, А. А. Андреев, Маленков, Микоян, Шкирятов и другие неизменно отмечали, что выступают они по поручению Сталина. Однако речи их не публиковали. Лишь после смещения Ежова и накануне XVIII съезда ВКП(б) печать стала подчеркивать решающую роль Сталина в разгроме «врагов народа». Об этом же говорили и многие делегаты на самом съезде. «…Работой по очищению рядов партии от пробравшихся в нее врагов руководил товарищ Сталин, — сказал Шкирятов. — Товарищ Сталин учит нас, как нужно с новыми вредителями бороться по-новому, учит нас, как нужно покончить с этими враждебными элементами быстро и решительно». Делегаты приводили немало подробностей на этот счет.
Впрочем, и позднее Сталин продолжал скрывать свои преступления. В книге «Цель жизни» авиаконструктор А. С. Яковлев писал, что в самом начале войны в разговоре с ним Сталин сказал буквально следующее: «Ежов мерзавец. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли».
Теперь стали известны документы, которые неопровержимо доказывают, что все основные репрессии 30-х годов вершились не только с ведома, но по прямым указаниям Сталина. Вот один из таких документов, зачитанный на XXII съезде КПСС З. Т. Сердюком:
«Тов. Сталину. Посылаю на утверждение четыре списка лиц, подлежащих суду Военной коллегии:
1) Список № 1 (общий),
2) Список № 2 (бывшие военные работники).
3) Список № 3 (бывшие работники НКВД).
4) Список № 4 (жены врагов народа).
Прошу санкции осудить всех по первой категории. Ежов». (Первая категория осуждения означала расстрел.)
После убийства руководителей Армении А. Ханджяна и С. Тер-Габриэляна к власти здесь пришли Г. Аматуни, С. Акопов и К. Мугдуси. Аресты старых большевиков продолжались, но Сталин был недоволен их масштабами. В Армению были направлены А. Микоян и Г. Маленков. Они зачитали на пленуме ЦК КП(б) Армении личное письмо Сталина от 8 сентября 1937 года, где отмечалось, что народное хозяйство республики якобы разваливается, а троцкистские и антипартийные элементы не получают должного отпора. Руководители Армении будто бы покровительствуют врагам народа. Тер-Габриэляна убили до следствия, чтобы он не дал разоблачительных показаний. «Нельзя допустить, — говорилось в письме, — чтобы враги армянского народа свободно разгуливали в Армении». Аматуни, Акопова и Мугдуси исключили из партии и арестовали. Первым секретарем ЦК КП(б) Армении стал Г. А. Арутюнян, под руководством которого репрессии приняли особенно кровавый характер.
Столь же активно участвовал Сталин и в разгроме кадров Узбекистана. По его личному указанию был арестован председатель СНК Узбекистана Ф. Ходжаев. Один из организаторов националистической младобухарской партии (джадиды), Ходжаев возглавил после прихода в Бухару Красной Армии правительство демократической Бухарской республики. В партию большевиков он вступил лишь в 1922 году. Через несколько месяцев был арестован и новый председатель СНК республики, А. Каримов. А. Икрамов, позвонив Сталину, сказал ему, что не понимает действий НКВД, что Каримов человек вполне проверенный и безупречный и не может быть замешан ни в каких контрреволюционных делах. Неизвестно, что ответил Сталин. Но после этого разговора Икрамова, который еще оставался первым секретарем ЦК КП(б) Узбекистана и членом ЦК ВКП(б), перестали соединять со Сталиным. А вскоре в Ташкент пришло закрытое письмо Сталина и Молотова. В нем Икрамов обвинялся в политической слепоте по отношению к буржуазным националистам и в связях с Бухариным, А. П. Смирновым, И. Зеленским и другими уже арестованными в Москве бывшими оппозиционерами. После зачтения этого письма на специальном пленуме ЦК КП(б) Узбекистана была спешно создана комиссия, которая тут же «установила» правильность всех выдвинутых против Икрамова обвинений. Пленум исключил его из партии и передал дело в НКВД. Икрамова немедленно арестовали.