О Сталине и сталинизме

Медведев Рой Александрович

Главным контрольным аппаратом, стоящим над всеми государственными учреждениями, оказалась сама большевистская партия. Лучшие ее деятели были назначены на ключевые государственные посты, все государственные учреждения должны были отчитываться перед партийными организациями и ЦК РКП(б) и выполнять полученные от партии директивы. Контроль партии не смог, однако, предотвратить процесс бюрократизации важных звеньев государственного аппарата; более того, бюрократизм затронул и саму партию. Руководители высших партийных органов имели больше власти, чем руководители государственных органов, и это толкало на злоупотребления. Свое влияние эти люди начали использовать отнюдь не в интересах трудящихся. Для части руководителей партии создавались дополнительные привилегии, обретающие некую самостоятельную

ценность и подчиняющие помыслы тщеславных или честолюбивых людей. С другой стороны, усиление партийной власти ослабляло значение представительных органов, которые были созданы революцией, например, съездов Советов. Эти съезды теперь не столько разрабатывали или обсуждали по существу те или иные законы, но лишь формально утверждали рекомендованные ЦК и съездами партии постановления и директивы.

Известно, что Ленин собирался написать после революции вторую часть книги «Государство и революция». К сожалению, эта работа — одна из самых важных и ключевых задач научного социализма — не была выполнена и после смерти Ленина. И меньше всего заботился об этом Сталин. Наоборот, он умело использовал в своих целях незавершенность теории построения социалистического государства. Именно отсутствие в системе диктатуры пролетариата каких-либо эффективных механизмов контроля и предотвращения злоупотреблений властью, особенно со стороны самых высших представителей партии и государства, помогло Сталину узурпировать всю власть в стране и в партии.

Во всяком революционном движении именно роль народных масс имеет в конечном счете решающее значение. Именно народ рано или поздно ниспровергает всякого рода тиранов и деспотов. Однако народные массы служат и наиболее прочной опорой деспотизма.

Здесь уже говорилась о том, что Сталину удалось обмануть народные массы, и что в этом сказались не только хитрость его как политического демагога, но и исторический опыт народа, недостаток образования и культуры, слабость демократических традиций и т. п.

Россия была подготовлена своим предшествующим развитием к революции, но она была подготовлена и к такому развитию событий, которое оставляло возможность для возникновения тоталитарного и деспотического режима, казарменного социализма, то есть к сталинизму.

Вопрос о взаимосвязи и преемственности между Россией XIX и Россией XX веков — между самодержавием русских царей и самодержавием Сталина — до сих пор служит предметов ожесточенных дискуссий среди различных представителей эмигрантской мысли и западной советологии, в официальной историографии и националистических течениях современной литературы и публицистики. Не вдаваясь во все оттенки мнений, приведем лишь некоторые крайние высказывания. Так, например, редактор издаваемой в Париже газеты «Русская мысль» Ирина Иловайская писала: «Наша точка зрения, если отжать ее до самой сути, состоит в полном отвержении тождества русской и советской государственности. Отвергаем и опровергаем мы это тождество не наследственно и традиционно, а исходя из четкого понимания, что ни в каком плане и ни в какой области возникшая после революции коммунистическая машина не связывается с историческим прошлым России, не ложится в русло русской культурной и духовной традиции. Эта машина не является продолжением России даже в самых худших имперских и крепостнических проявлениях последней, как бы умело и успешно ни использовала она самые низкие человеческие черты, отчасти этими явлениями порожденные: сама их природа, качество зла различны… Русская история прервалась большевистским переворотом, когда она уже четко шла к либерализации и демократизации, к европейской уравновешенности и сверхъевропейской гуманности. Оттуда и должна она восстановиться…»

Напротив, американский историк Ричард Пайпс в своей книге «Россия при старом режиме» пытается доказать не только полную аналогию, но и всестороннюю преемственность истории России XIX и XX веков: «Между 1878 и 1881 годами в России был заложен юридический и организационный фундамент бюрократическо-полицейского режима с тоталитарными обертонами, который пребывает в целости и сохранности до сего времени. Можно с уверенностью сказать, что корни современного тоталитаризма

следует искать скорее здесь, чем в идеях Руссо, Гегеля или Маркса. Ибо, хотя идеи могут породить новые идеи, они приводят к организационным переменам, лишь если падут на почву, готовую их принять».

Убежден, что истина лежит между этими крайними точками зрения. История не может прерваться в результате даже самой радикальной революции, и хотя природа социальной революции означает решительный разрыв с прежней структурой и порядками старого общества, характер революции и ее последствия связаны с характером и особенностями этого старого общества. В революции есть и отрицание прошлого, и сохранение преемственности, а потому ошибочно принимать во внимание только что-то одно, не видя другой стороны взаимосвязи прошлого и настоящего. Как за 60–70 лет до революции, так и позднее, Россия прошла через ряд различных эпох, одной из которых была эпоха Сталина и сталинизма.

Прервалась не русская история, а история царской России, причем разрыв произошел не на ровном пути к «европейской уравновешенности» и «сверхъевропейской гуманности», а на исходе безжалостной империалистической войны, которая велась не за какие-то гуманистические идеалы, а за передел мира и за колонии.

Большевики отмечали не только революционность русского рабочего класса, но и крайнюю отсталость основной массы трудящихся России. Именно поэтому, как не раз предупреждал Ленин, в России сравнительно легко начать социалистическую революцию, но гораздо труднее довести ее до конца — и не только в экономике, но и в сознании людей. Конечно, культура, которую народ мог бы обрести в более развитом буржуазном обществе, была бы по преимуществу буржуазной, а не социалистической. Некоторые революционеры считали неграмотность народа не недостатком, а преимуществом для революционной пропаганды, ибо народ легче будет воспринимать социалистические идеи, не зная других. Но это был очень сомнительный тезис. Ведь в созданных после революции десятках тысяч кружков ликвидации неграмотности крестьяне и рабочие изучали не только русскую или украинскую азбуку, но и «Азбуку коммунизма», воспринимали идеологию марксизма и социализма — правда, в крайне упрощенном изложении.

Несомненно, что для укрепления своей диктатуры Сталин использовал не только революционный порыв, но и низкую культуру народных низов и молодежи. Он всегда упрощал свои лозунги, в том числе и лозунги о борьбе против «врагов народа».

Однако взаимосвязь культа Сталина и степени образованности народа непроста. Некоторые историки и публицисты пыталась связать появление культа Сталина с особенностями русского крестьянства, с его царистскими иллюзиями и религиозностью. Это объяснение не кажется достаточно убедительным.

Культ живого бога-Сталина не заменял русским крестьянам традиционную религию, влияние которой в деревне ослабло, но продолжало оставаться сильным. К тому же культ Сталина шел в большей мере из города. Этот культ возник как раз в самые трудные для деревни времена принудительной коллективизации, голода и ссылок. Вряд ли все это могло способствовать любви русского мужика к Сталину. Не слишком силен был этот культ и в массах городской мелкой буржуазии, имевшей много причин для недовольства, усталости и апатии, а отнюдь не для энтузиазма. Я считаю, что культ Сталина был наиболее силен среди партийной прослойки рабочего класса, а также среди большей части молодой интеллигенции и особенно среди работников партийно-государственного аппарата, сложившегося после репрессий 1936–1938 годов.

Нельзя подходить упрощенно и к вопросу о низкой культуре и образованности народных масс. Конечно, невежество, грубость, дефицит моральных ценностей, недостаток цивилизации, обилие потенциально авторитарных типов личности — все это сыграло большую роль в становлении сталинской диктатуры. «Невежество, — писал молодой Маркс, — это демоническая сила, и мы опасаемся, что оно послужит причиной еще многих трагедий» 1.

Однако в первую очередь справедливее говорить не столько о невежестве и грубости самих народных масс, сколько о невежественном руководстве массами, о грубости и некультурности тех, кто оказался в годы культа у кормила власти.