О Сталине с любовью
Шрифт:
Актерство и режиссура — взаимосвязанные профессии. Почти всем режиссерам приходилось играть какие-то роли, любой актер, если он на самом деле актер, знает основы режиссуры. Актерство и режиссура — две стороны одной медали. Но и разницы между этими сторонами много.
Некоторые театры, ведущие театры страны, такие, например, как МХАТ, находились под неусыпным вниманием Сталина. Он был в курсе всех новостей, репертуарных и кадровых дел, лично утверждал назначения руководящего состава, радовался успехам, переживал по поводу неудач. Кадровые вопросы Сталин со мной, разумеется, не обсуждал в отличие от «теоретических вопросов». Обсуждения
Помню, как на тему «как из хорошего актера и хорошего партийного организатора получился слабый режиссер» мы проговорили до самого утра. Сталин, как и положено мыслителю высочайшего уровня, пытался выявить закономерности, чтобы в будущем уберечься от ошибок, я изо всех сил старалась помочь — приводила примеры (их у меня скопилось много), пыталась рассуждать. Я пишу «пыталась рассуждать», потому что в присутствии Сталина мне не всегда удавалось это делать. Иногда я смущалась. Мне казалось, что я говорю какие-то глупости или банальности, а Сталин слушает меня лишь из вежливости. Я не отношу себя к робким людям, робость, о которой идет речь, возникала от понимания того, с Кем я дискутирую, Кого пытаюсь убедить или переубедить.
Я говорила о том, что хороший режиссер — это не только хороший организатор и человек, сведущий в актерской профессии. Хороший режиссер, будь то в кино или в театре, непременно должен обладать особыми качествами. Он должен иметь «целостное видение», то есть уметь видеть картину или спектакль еще до того, как приступит к постановке, должен уметь выбирать актеров на ту или иную роль, должен не просто организовывать процесс, но организовывать его так, чтобы не было ни малейшего отклонения от замысла. Отклонения губительны, они подобны кирпичу, вытащенному из основания стены. Один, два, три кирпича — и рухнет замысел.
В такие минуты я жалела, что рядом нет Г.В. Он умеет объяснять гораздо лучше меня. Но, с другой стороны, вряд ли бы Сталин стал беседовать с Г.В. так же откровенно, как беседовал со мной.
Оглядывая свой жизненный путь, порой удивляюсь — я ли это, со мной ли все это происходило и происходит? В глубине души до сих пор не могу свыкнуться с тем, что стала известной актрисой. Все так неожиданно, можно сказать — волшебно. Да, это в самом деле похоже на волшебство. Будто прилетела добрая фея, взмахнула волшебной палочкой, и… начались чудеса.
Удивляюсь своим достижениям. Кому-то они могут показаться скромными, но для меня они значимы, велики. Ведь это мои, личные, достижения. Удивляюсь и сразу же вспоминаю, чего мне это стоило. Удивление проходит. Остается сознание того, что мои труды не пропали даром, понапрасну. Это радует. Это не может не радовать. Счастлива ли я? Да, безусловно, счастлива. И главная ценность моего счастья в том, что оно не упало мне в руки с неба, а было заслужено трудом. Заслуженное, заработанное счастье стократ ценнее случайного.
Август 1938-го
Смерть Станиславского стала для меня не просто болью, а подлинной трагедией. Умер Корифей, Основоположник, Великий Реформатор, совершивший настоящую революцию на сцене. Его смерть ощущалась как невосполнимая утрата.
В те дни заговорили со Сталиным о Станиславском. Со Станиславского разговор перешел на Немировича-Данченко, которого я считаю своим наставником. Главную роль в моем становлении как актрисы сыграли другие люди, но это становление происходило в театре, которым Н.-Д. руководил, и он тоже принял определенное участие в моей судьбе.
Меня удивило, что тепло говоря о Станиславском, Сталин без особой приязни отзывался о Н.-Д. Казалось бы, должно быть наоборот, ведь Н.-Д. земляк Сталина. Он родился в Грузии, учился в Тифлисской гимназии, знал грузинский язык. Но тем не менее говорил о нем Сталин сухо, совсем не так, как о Станиславском. Один раз даже поморщился, словно от кислого. Задавать лишние вопросы не в моих правилах, поэтому причина подобного отношения осталась для меня тайной. Сам Сталин по этому поводу ничего не сказал. Но тем не менее на положении Н.-Д. отношение Сталина никак не сказалось. Н.-Д. руководил известным театром, который несколько раз укрупнялся, объединяясь с другими коллективами. В 1940 году он стал председателем Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства. Сталин ему однозначно доверял, но отчего-то недолюбливал.
Сейчас мы живем на улице Немировича-Данченко [89] .
Года два назад я спросила у Г.В., не знает ли он чего-то, что могло произойти между Сталиным и Н.-Д. и испортить их отношения. Г.В. припомнил, но смутно, в общих чертах, некую статью, которую Н.-Д. опубликовал в начале 20-х годов. Но я не думаю, чтобы полемика вокруг статьи, да еще давняя, столь сильно сказалась бы на отношении Сталина к Н.-Д. Полемика — это же, в сущности, обычное дело. Истина, как известно, рождается в споре. Нет, была какая-то другая причина.
89
Ныне этой улице, переименованной в 1943 году, возвращено историческое название Глинищевский переулок.
Казалось бы, какое мне дело до нее? Нет уже ни Сталина, ни Н.-Д. Дело в моем характере. И не в любопытстве, а в привычке докапываться до корней, до первопричины. Без этой привычки в актерстве делать нечего, ни одного образа толком воплотить не получится.
Неизменно удивляюсь, когда слышу выражение: «Я верю в свою счастливую звезду». По-моему, это самонадеянность в чистом виде, и ничего кроме самонадеянности. Верить можно в себя, в свои силы, но никак не в «счастливую звезду». И что это такое — счастье? На всякий счастливый случай найдется свой несчастливый, и наоборот. Знакомство с Г.В. было моим счастливым случаем, но задолго до этого была неудачная попытка попасть в кино. Однажды разговорилась про «счастливую звезду» со Сталиным. Он улыбнулся и сказал, что я ошибаюсь, что счастливая звезда есть у каждого советского человека. Красная пятиконечная звезда. В эту звезду я верю.
Декабрь 1938-го
Звание Герой Социалистического Труда было учреждено в конце декабря, перед самым Новым годом. Прочитав об этом в газетах, я вспомнила, как еще весной Сталин спросил меня:
— Хорошо ли звучит «Герой труда»? Нет ли здесь преувеличения? Можно ли в самом деле не для красивого словца уравнивать военный и трудовой подвиги? Мы обсуждали это с товарищами, но мне хотелось бы знать твое мнение.
Мне было очень приятно слышать такие слова. Я ответила: