О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007
Шрифт:
«Воскресение Лазаря» реж. Б. Мильграм, Дом Актера.
Похоже на концерт в Кремле. Аранжировка (в легкую) романа Достоевского. Хор бомжеватых людей или клоунов, которые поют частушки – видимо, воспроизводят атмосферу Пяти углов или Сенной площади. Финальные слова из романа читает в микрофон довольный, важный, сам Мильграм, с пустопорожним пафосом повторяя – про 7 лет, которые надо страдать, подвиг совершить…
Вроде бы смысл сочетания есть: свободная музыка (джаз) и несвободная жизнь. Но это сделано так формально. Порфирий Петрович (в начале представления «бацает» на фортепиано, курит «Беломор», общается с публикой) одет в клоунский комбинезон (левая и правая половины – разного цвета, зеленого и белого, кажется, талия завышена и галифе). Идея напоминает фокинскую с Гоголем – выбросить из инсценировки то, что привычно, а взять периферию
«Черное молоко» В. Сигарева, реж. С. Яшин, Театр им. Н. Гоголя.
Спектакль усредненно-психологический, увы. Но, наверное, Яшин войдет в историю как режиссер, впервые вернувший на сцену начала века современную тему не как чернуху, а с состраданием к человеку. Нет уродов, есть несчастные люди, и страна как была несчастной, так и осталась. Хороший образ в оформлении Е. Качелаевой: рельсы, сначала идущие нормально, параллельно, а потом вздыбленные. И. Шибанов, увы, катастрофически потерял обаяние, стал умелее и формальнее, а был такой душевный чистый мальчик. Три замечательные женские работы: А. Гуляренко, Н. Маркина и А. Каравацкая. Настоящие типажи, причем, без наигрыша. Как в жизни. Этого давно не было. И есть теплота в спектакле.
«Евгений Онегин» А.Пушкина, реж. Ю. Любимов, Театр на Таганке.
Двухэтажная конструкция из деревянных ячеек и полотняных занавесов. Шесть клеточек по три. За занавесками возникают тени, как в «Десяти днях». Игра тенями очень разнообразна. Вверху, в средней ячейке – гипсовая голова Пушкина, не бюст, а именно голова. Печаль в лице. Справа, в окне портала, тоже наклоненная голова Пушкина, огромная, виден один глаз – трагическое выражение лица. По бокам две деревянные лестницы. Все, что на сцене, напоминает дачный интерьер. Движение занавесок задает ритм и темп действию: когда актеры задергивают шторки по очереди, волной, это словно перелистывание страниц, движение театрального занавеса, стук колес поезда или кареты. Ячейки, рамы от портретов изображают каретные окошки. Пара коверных, комиков в майках с надписями «Мой Пушкин» и «Наш Пушкин». У Т. Бадалбейли тоже черная майка с надписью «I – сердечко – Пушкин».
Здесь ножки стола, на котором стоит задрапированная занавеской актриса, могут изображать «пару стройных ног» в России. Белые чесучовые фраки с металлическими заклепками по одному обшлагу. Женщины в черных юбках и кофтах с белыми прозрачными рукавами-буфф.
Когда речь идет о Евгении, он иногда появляется в раме. Гусиное перо, вонзающееся в пол, как нож, – острота слова?
Очень сложная слоистая структура. Для всех типов зрителей. Кому совсем простенько, а кто сможет, услышит и комментарии Набокова. Одни впервые прослушают текст, и – слава богу, другие услышат знакомые мелодии и голоса (в спектакле звучат как бы голоса эпохи – и Пушкин Чайковского, и Собинов, и Козловский, и Отс, и Яхонтов, и Яблочкина, и Мансурова, и Смоктуновский). Укоренение в культурном контексте. В этом смысле Любимов не изменился. Он и был таким открывателем авторов. В середине несколько пародий – текст Пушкина читает Сафонов так, как читал бы Вознесенский или Бродский, как пел бы Гребенщиков, как сделали бы рэперы. Смысл – Пушкин всеобъемлющ, его ничто не может испортить. Получтение – полуигра. При этом актеры откровенно резвятся, изображая деревенскую живность – поросят, петуха, дятла и черт его знает кого. Очень хорошие куски – два письма, Татьяны и Онегина: их читают сразу несколько актеров с вариантами черновиков, разбрасывая по сцене прочитанные листы белой бумаги.
Свободный роман – в свободной театральной манере. Сквозь магический кристалл. Говорят, это капустник. Неправда. Все-таки капустник как ругательство – это дилетантство. А тут продуманная структура. Балансирование на шаре Тимура в позе «Девочки» Пикассо (испанский художник, скульптор, график, театральный художник, 1881–1973). Шифры, цитаты. Прелестная атмосфера – флирта, колядок, легкой таинственности. Смысл – тот же, что и у Р. Стуруа, который читает «Гамлета» глазами 12-летнего подростка.
Любимов уловил главное – стиль беседы Пушкина с читателем («разнеженный», праздный), его тон, манеру. То же сделал и со зрителем, а для контакта использовал сегодняшний пластический язык.
КтоВо всяком случае, желание перечесть «Онегина» спектакль рождает сильное. См. статью Белинского «Сочинения Александра Пушкина» 1844 г. (написана через 13 лет после опубликования «Онегина»!!!): «Мы смотрим на “Онегина” как на роман времени, от которого мы уже далеки. Идеалы, мотивы этого времени уже так чужды нам, так вне идеалов и мотивов нашего времени… Если бы в “Онегине” ничто не казалось теперь устаревшим или отсталым от нашего времени – это было бы явным признаком, что в этой поэме нет истины, что в ней изображено не действительно существовавшее, а воображаемое общество; в таком случае, что же это была бы за поэма и стоило бы говорить о ней?».
«Шарашка» (главы из романа А. Солженицына «В круге первом»), реж. Ю. Любимов, Театр на Таганке.
По-моему, очень хороший, но недооцененный спектакль. Все-таки Солженицын в театре и шел мало, и не получался никогда. А тут найден ход и схвачен дух времени, когда официоз и блатной мир были двумя сторонами одной медали. На сцене выстроена вроде как трибуна Кремлевского дворца съездов, интерьер, знакомый каждому советскому человеку. Как только он появлялся, благополучно вырубали «ящик». А в сценах «Шарашки» те же трибуны легко превращаются в нары, т. е. воровской закон царит везде. Плюс далеко в зал выкинут полукруг, по которому ходят зеки затылок в затылок, и продолжается текст. Это производит сильное впечатление.
«Сократ/Оракул» К. Кедрова, реж. Ю. Любимов, Театр на Таганке.
Не понравился. Мистерия, но первобытнообщинная, площадная. Много пустых мест, когда ритуально танцуют сиртаки (сделано совместно с Дельфийским театральным центром) и поют. Будто предназначено играть на площади, под открытым небом. Текст К. Кедрова, конечно, чепуха, писулька. Я сказала: лучше бы играли или Радзинского, или Платона, потому что кусочки парадоксальных диалогов Сократа с учениками у них есть, и актеры умеют их подавать. Но Л. М. (Людмила Мироновна Водянская, школьный учитель Н. Казьминой) мне возразила, что тогда бы Любимову некуда было встрять. Ему нужен именно сырой материал, который можно долепить. Наверное. Самое интересное – вокруг. В программке – эссе В. Новодворской (российский политический деятель, правозащитница, независимая журналистка, 1950–2014) о Сократе как о первом демократе, преданном демократией. Литературно хорошо. И там же коротенько о Сократе – ликбез. Все-таки Любимов сегодня не надеется, что говорит со своим зрителем на одном языке – немного образовывает и просвещает его на всякий случай. А может, это и нужно?
Еще хорошо – вдоль рампы желоб с водой. Когда ее подсвечивают, на сцену падают таинственные блики, по воде ходят, и через микрофон слышно как она таинственно плещется. Это маленькое техническое приспособление сразу создает нужную атмосферу. Больше всех в воде плещется сварливая Ксантиппа (Л. Маслова мне все больше нравится): елозит по полу тряпкой, размахивая ею и разбрызгивая воду по сцене: образ ералаша и скандала выходит моментально (как Ю. П. мало надо, чтобы достичь нужного эффекта). Да, и самое смешное! Ксантиппа разговаривает, певуче растягивая слова и странно ставя ударения. Сначала это удивляет, а потом я вдруг подумала, что это легкая пародия на Каталин (с 1978-го – супруга главрежа). С Любимова станется.
Сериал «Деньги» на «ТВС» (федеральный телеканал, отключен от эфира 22 июня 2003 г.) придуман и снят И. Дыховичным (советский и российский актёр, режиссёр, сценарист и продюсер, 1947–2009).
Тусовочный сюжет про жизнь некой модной радиостанции, которую содержит новый русский в исполнении (почти карикатурном) режиссера. Для нового русского слово «рейтинг» имеет магическое значение. Сотрудники станции, молодые клевые чуваки и чувихи, ищут, как рейтинг поднять. Идиотизм и маразм диалогов, в придумывании которых, кажется, участвовали несколько тоже тусовочных драматургов, представить себе трудно. В первый момент вызывает такую же оторопь, как «За стеклом» когда-то. Вроде как стилизация реального шоу, даже была, кажется, реклама, что сериал додумывается на ходу, как зрители пожелают. Обижает и смущает одноклеточность персонажей. В общем, большое дерьмо, но с претензией.