О том, что сильнее нас
Шрифт:
И ещё добавлю. Даже если что-то случается — либо утёнок заблудится, либо мамашу-утку браконьер подстрелит, либо орёл схарчит — природа утиная и на такой случай всё предусмотрела. Видел я раз на Байкале, и даже сфотографировал, «выводок», в котором одна утка пасла пятьдесят шесть утят. Чисто детдом утиный. Молодцы птицы.
Опять поворот. Др-р-р-р… Следующий волок. До чего же не хочется из лодки вылезать! Плыть бы и плыть, раз в пять минут ворочая веслом, а тут опять резать руки верёвкой и спотыкаться о булыжники… Но, между прочим, в этом-то вся и соль. Главный кайф — он не в том, чтобы плыть и рассматривать разворачивающуюся панораму, а именно в том, чтобы после очередного переволока плюхнуться в лодку, выровнять её по струе, вооружиться бутербродом, пихнуться — и вот теперь взглянуть и оценить. Если через пятнадцать-двадцать минут не начнётся очередной волок или перетаск, может стать
Снова справа на холме деревушка. Что за чорт! По-моему, мы её уже четвёртый раз лицезреем за последние два часа. Неужели ещё не прошли? А между прочим — молодцы древние. Так поставить деревню, чтобы она и с реки не мозолила глаза, и в то же самое время была видна с любой стороны, причём во всех вариантах прекрасно вписанная в пейзаж, — это же уметь надо! И не просто уметь, а и желание к тому иметь и вкуса бездну. Да и не барская ведь усадьба, а так себе — пять дворов с коровником…
Ш-ш-ш-ш… Очередной дождь. За сегодня — уже третий. Лодка, она чем хороша — шмотьё на ближайший остров перекидал, эту же лодку над ним в качестве тента опрокинул и отсиживайся, отдыхай. Если, конечно, дождь именно кратковременный. Тем более, отдохнуть и так пора. Я-то пока в норме, а у сына от волоков уже глаза в разные стороны смотрят, хотя и виду не подаёт, что устал. Причём главное ещё впереди — от реки до автобусной остановки не один километр, да в гору, да по жаре, да с рюкзачками стратегическими.
Хороши июльские десятиминутные ливни. Всего несколько мгновений — и всё вокруг уже новое. На каждой свесившейся над водой травинке алмазно сверкают капли, воздух прозрачен как никогда и — исключительно свеж. Причём что опять же важно, так это правильно проведённая граница. Если вы в лесу — вы мокры, несмотря ни на какие плащи или зонты. Если в доме или в палатке — сухи, но не имеете непосредственного контакта с дождём. На берегу под перевёрнутой лодкой — всё в правильном балансе. Под собой — сухой песок или галька, протянуть руку — стена падающей воды. И никакой физической преграды. Даже то, что непосредственно от дождя защищает не отдельно от вас существующий потолок, а нечто, опирающееся на ваши же руку и голову, — тоже важно. Чтобы можно было, уловив момент перед последней каплей, отбросить лодку — и первым ощутить обновлённую природу.
Поворот. Др-р-р-р… Нет. Вылезать нельзя. Хрен с ним, с упущенным автобусом, но разрушать такую мизансцену — ни под каким видом. На бережку между старым мостом, почти обвалившимся, и новым, действующим, стоят с удочками над омутом десятка полтора колоритных деревенских ребят самого разнообразного возраста, от голопузой мелочни до подростков. И даже ничего не комментируют — просто, широко распахнув глаза и раззявив рты, в застывших позах смотрят на то, что выплывает из-за поворота вслед за эскадроном уток, галопирующих в фонтане пены. Да уж, пожалуй… Я как-то только в этот момент впервые попытался представить, на что мы похожи со стороны. Разноцветная детская лодка, еле возвышающаяся над водой, нагруженная целой горой разнообразных неупакованных предметов — палатка, спальники, котелки, чайник... Из горы под самыми разными углами торчит целый арсенал удочек, два подсачека, ярко-оранжевый сачок для наживки. На носу и на корме сидят, привалившись к горе и свесив ноги в воду, два загорелых, если не сказать, основательно обгорелых, организма. В форме одежды — оранжевые штаны от гидрокостюма и шляпа. Один с игрушечными сине-жёлтыми вёслами и бутербродом, второй — с шестом и фляжкой. В довершение — на верхушке горы сидит ворона и весело каркает.
* * *
Нет, не получается так полного впечатления. Не там стартовая точка эпизода установилась. Правильная стартовая точка — это когда журчание реки начинает перекрываться непонятного происхождения нарастающим шумом. Глаза у всей ребятни нацеливаются в поисках источника шума вверх вдоль реки, и тут — с пеной, воплями и брызгами из-за поворота вылетает тот эскадрон глиссирующих уток. Рты у зрителей начинают раскрываться. Публика в лёгком оцепенении ждёт, что же ещё появится из-за поворота и прояснит неслыханное утиное поведение? И вот тут… Вот тут и выплывает по струе, покачиваясь на стояках последнего переката и медленно проворачиваясь вокруг собственной оси, вышеупомянутая инсталляция из кучи барахла, двух странных типов и вороны.
И как теперь портить ребятам всё впечатление, приставая к берегу и превращаясь из бредового видения в обыкновенных туристов? Неэстетично, пожалуй, будет… Придётся плыть до следующей пристани, а возможно, и ночевать в ожидании следующего автобуса.
* * *
Стоп-стоп. У нас тут затесался новый персонаж —
Жена с мелким сыном отобрали во дворе у котов воронёнка, принесли домой, вручили мне, заявили, что через недельку ворона научится летать и я смогу её отпустить, а сами уехали отдыхать в Крым.
Первое, что ворона сделала, это отобрала у меня чайную ложку, с которой я пытался её напоить, проглотила её, нагло посмотрела мне в глаза и каркнула, на чём и стало ясно, что звать её не иначе как Машкой. Я кинулся звонить знакомым орнитологам. А когда вернулся — Машка тут же отрыгнула ложку, раззявила огромного размера пасть и со всей дури завопила, что хочет жрать.
Отпускаться через неделю Машка категорически отказалась. Раз принёс домой — корми и воспитывай, мол, а я буду орать и гадить. Ну что ж, если гора не идёт к Магомету… Позвонил я старшему сыну и предложил съездить на Реку. А ворону — взять с собой, чтобы она сама там и отпустилась. Гм.
Ехали с отдельным цирком на тему, как следует управляться с вороной в пути. В Твери, например. Как электричку на Торжок подали, да не одну, а в паре с вышневолоцкой, и как к ним толпа рванула — нечего и думать было о том, чтобы нести ворону чинно-спокойно на руке или, скажем, на рюкзаке. Собьют и затопчут в ноль секунд. Следовательно — за пазуху. Сыну, разумеется. Так как у меня по пузу кофр тяжёлый молотит. Влезаем, садимся, отдуваемся — галоп с рюкзаками сквозь толпу хоть и короток, но основательно сбивает с ритма. Тут Машка из-за пазухи голос подавать начинает. Звуки — совершенно ни с чем не сообразные, и вдвойне странные, когда раздаются со стороны чьего-либо живота. Народ, опасливо косясь на нас, постепенно начинает перетягиваться в другие секции, подальше. Ура! Скамейка совсем освободилась. Можно расстелить газетку, высадить на неё Машку и наконец накормить. И вот здесь-то весь оттянувшийся народ подтягивается обратно, обступает плотным кольцом и начинает комментировать по типу: «Уй ты, как эта ворона кушает-то! Вы только посмотрите, сколько непосредственности и азарта!» И было на что посмотреть — каждый появляющийся из пакета кусочек встречался радостными воплями, раскрыванием пасти, дрожанием всех членов, по мере приближения к пасти — блаженным прикрыванием глаз… И провожался удовлетворённой отрыжкой, которая, впрочем, никак не мешала встрече следующего куска по тому же сценарию. Ну совершенно не умеет птица культурно кушать — каждому кусочку так радуется, что вопли самого разнообразного ассортимента слышны небось за километр. Удивительно только, почему у взрослых ворон всё это вокальное разнообразие исчезает напрочь.
И вообще, ручная ворона в качестве наживки для ловли душ — оказалась средством замечательным абсолютно: стоит лишь посадить её на рюкзак, в момент вокруг собирается куча интересных собеседников. Даже в деревне. Например, подходит пара старичков – самодеятельных краеведов. Такое рассказывают — кто бы мог подумать! И вполне ссылками сыплют, я даже некоторые потом не удержался и проверил. Всю жизнь меня учили о том, как на Руси было устроено крепостное право, а вот о существовании таких мест, где его не было, — молчок. А ведь были такие, и один из примеров — вот эта группа деревень вдоль Реки. Когда строился Санкт-Петербург, мастера были всякие нужны, а ближайшие мастера по добыче дикого камня и строительству из него — жили именно в этих краях. Так как глушь изрядная, на вполне вольном режиме. И вот за то, что мастера «добровольно отмобилизовались» на строительство Питера, — собственноручным Петровским рескриптом земли эти были ныне и присно и во веки веков закреплены за жителями. Так-то вот. Ладно, проехали. Только вот странные все эти люди — толпятся вокруг вороны в три круга, всякий и погладить, и угостить норовит, и сожалеет, что у самого нет такой зверушки, а предложишь вполсерьёза забрать в подарок –сразу тушуется.
Сама же ворона отпускаться отказалась напрочь. Сидит на веточке над палаткой, утром всех будит, чтобы накормили, как только уходим на рыбалку — собирает гостей на остатки от нашего завтрака… Пытаемся забыть её на стоянке, воспользовавшись тем, что у неё послеобеденный сон, — тоже фигушки. В последний момент просыпается и сама чапает к лодке, да ещё и тащит недогрызенный панцирь от рака, которым её давеча угостили… Так и пришлось обратно в Москву везти, а там отправлять в ссылку на дачу к тёще. Ибо не для квартиры эта птица, уж слишком много от неё навозу и уж больно нрав хулиганский. Впрочем, тёща на даче тоже через пару недель взвыла, но это уже совсем другая история.