О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)
Шрифт:
— Это была моя младшая сестра Галя, — продолжила Светлана. — Добрый, светлый, славный и такой доверчивый человечек. Она полюбила вас. Всей своей чистой душой полюбила. Первое настоящее чувство. Ее, но не ваше. Совсем неопытная, она вам поверила. Уж не знаю, что вы там ей наобещали. Как уговорили. Не знаю… Думаю, сочинять вы и тогда были горазды.
Светлана помолчала, вспоминая, переживая снова давно минувшее, но не забытое.
— Когда Галочка поняла, что беременна, вас уже и след простыл, укатили в Москву. Ни адреса, ни письма, ничего. Словно и не было Виктора Павсикакиева.
Все сидели молча, не
— Когда родился Андрюша, Галочки не стало. Нельзя ей было рожать с ее больным сердцем. Сколько я уговаривала, умоляла… Но она так захотела. Говорила: пусть Вити нет рядом, зато его ребенок будет со мной. Глупенькая, наивная девочка…
Слезы душили ее, но Светлана сдержалась. Не здесь. Не перед этими.
— Андрюша родился с патологией. Врожденный порок сердца. Я стала ему матерью вместо Гали. Я была ею для Андрюши семь долгих лет. И таких коротких. Больше его сердечко не выдержало. Теперь бы вылечили, теперь это лечится. А тогда… — она махнула рукой.
Светлана устало села на стул в полной тишине. Сотрудники молчали, кто прятал глаза от неловкости, кто, наоборот, таращился во все оба. Виктор Николаевич, словно уменьшившись, сдувшись, сидел в своем большом массивном кресле как лилипут на престоле колосса. Подчиненные никогда не видели его таким жалким, почти раздавленным.
— Как вы думаете, Виктор Николаевич, ЭТО может стать информационным поводом? — сделала она ударение на «это». — Сгодится для разворота такая история? Ведь вы так любите полоскать чужое грязное белье на страницах вашей замечательной газеты — так выполощите свое! Хотя нет, вряд ли. Таких случаев — десятки тысяч. Они вполне житейские. Не вы первый, не вы последний. Вы же не изнасиловали в извращенной форме. Не убили с особой жестокостью. Не бросили в колодец. Не расчленили. Не съели наконец. Вы просто растоптали чужую жизнь походя, даже не заметив этого. Сущий пустяк по нашим временам. Это — не информационный повод.
Помолчала.
— Не думайте, будто я искала вас, чтобы отомстить за сестру. Слишком много чести! Я встретила вас здесь случайно. И даже не сразу узнала. Да, потрепала вас жизнь, а, Виктор Николаевич? Знаю, что потрепала. Высот в журналистике не достигли, премий не заслужили, из горячих точек под пулями репортажей не делали. Да и правильно, опасно же, могут убить. А жить-то хочется. Хоть и некому после себя оставить добрую память — детей Бог не дал. Может, и правильно, что не дал? Но вы и теперь в своем амплуа — пудрите мозги молоденьким наивным девочкам.
Анечка непроизвольно отодвинулась от шефа.
— Всё, на что вы оказались способны, создать эту бульварную желтую газетенку. Надо же придумать — «Замочная скважина»… Да не «бурильщики» вы, ребята, не надо пачкать хорошую мужскую профессию. Вы, вы… — подыскивала Светлана подходящее слово, — вы просто жуки навозные, говнюки! — нашлось наконец нужное.
Светлана Петровна встала и вышла из кабинета. Забрав из комнаты, где было ее рабочее место, сумочку и пару личных словарей, написала заявление об увольнении.
На вопрос встреченной в коридоре тети Маши: «Куда ты, девонька, собралась, еще же рано. Иль приболела?», ответила: — Ухожу я, тетя Маша, насовсем ухожу, душно тут, дышать нечем…
«Странно, — подумала тетя Маша, — вроде
Подходя к кабинету главного, Светлана услышала голос Жемчугова, который с вдохновением диктовал: — Анечка, ты записываешь? Я ничего не знал о беременности Гали. Она скрыла от меня эту новость. Я, как порядочный человек, никуда бы не уехал, если бы она мне сказала, что я стану отцом. Но Галина подло скрыла этот факт. Видимо, уже тогда у нее созрел план шантажировать меня ребенком. Так, дальше. Родился мальчик. Нет, двойня, мальчик и девочка, а лучше тройня. Галина от такого счастья… или горя? Да какая разница?.. теряет рассудок и попадает в сумасшедший дом, где до сих пор находится, а ее, то есть наши, о которых я и не подозревал, дети — в дом малютки, где, заразившись чумой…
Анечка посмотрела на шефа с сомнением: — Так и писать — чумой? Ее же вроде давно уже нет.
Виктор Николаевич и сам понял, что с чумой он переборщил, и поправился: — Ладно, не чумой, а птичьим гриппом… Хотя тогда его еще не было. Ну, хорошо, хорошо, умерли они все разом, заразившись в роддоме сепсисом.
Напиши, эта новость, что мои детишки ушли в мир иной совсем крохами, просто убила меня. Ведь я мог стать отцом сразу троих ребятишек. Ну, и добавь, что при этих словах скупая слеза оросила его мужественное лицо, лицо человека, который невыносимо страдал.
Дальше. Сестра Галины на могиле малюток дала слово отомстить за их смерть. И всю свою жизнь посвятила поискам отца детишек. И вот, наконец, она нашла меня. Но чтобы не вызывать подозрений, коварная женщина устроилась ко мне на работу, чтобы подобраться совсем близко и ударить наверняка. И сегодня она при всех — вы ведь видели это? — стреляла в меня, но пистолет дал осечку… Хотя… откуда у нее пистолет. Ладно, обойдемся без него. Пиши: угрожала мне убийством. Она кричала, что убьет меня, отравит, наймет киллера…
Видимо, вариант с киллером ему особенно понравился, и Виктор Николаевич довольно крякнул. Потом продолжил: — А я, как благородный человек, способный понять чужое горе, великодушно простил ее. И историю эту, напиши, Анечка, я не имел права умалчивать. У нас все равны. Пусть народ знает своих героев. И заголовок, крупно: «Она желала мне смерти, но я ее простил!»
Послышались дружные аплодисменты и голос Анечки: — Виктор Николаевич, вы такой благородный!
Чуть погодя опять голос Жемчугова: — Надеюсь, все согласны со мной: это как раз то, что нужно для разворота! Наши рейтинги взлетят как никогда, — последнее он произнес с нескрываемым удовольствием.
Светлана, так и не зайдя в кабинет, оставила заявление на стуле в коридоре. Здесь ей больше делать было нечего.
Информационный повод, слава богу, был найден.
Пустой файл О ценностях истинных и иллюзорных, о том, что жить надо настоящим
«Выпь кричала тонко и пронзительно», — написал он и откинулся в кресле. Как на самом деле кричит выпь, он не знал, но фраза эта ему понравилась. Рассказ об охоте на пернатых был «халтуркой». Он взялся за нее из-за безденежья, а дело ни тпру ни ну. Птиц этих он в жизни не видал, стрельбу по животным считал блажью, а на самих убиенных птах ему по большому счету было наплевать.