О воле и «свободе воли»
Шрифт:
Содержание момента свободы и выбора вариантов становится более разнообразным в рефлексивном сопровождении и пересамоопределении. Но оно не касается самой «свободы воли» и лишь меняет нормативное основание для выработки волевого отношения к мешающим факторам в реализации иной нормы.
Если нормируется рефлексивный процесс, что наиболее наглядно представлено в ходе игрового моделирования, в развивающих играх типа ОДИ — «организационно-деятельностная игры» (см. подробнее: Щедровицкий 1995; Анисимов 2006 и др.), то все сказанное переносится в слой нормореализации внутри рефлексивного пространства. Именно это и специфично для управленческих иерархий, организации стратегических взаимодействий (см. подробнее: Анисимов 2005, 2003, 2006).
Крайняя концептуальная
Проблема «свободы воли» становится замечаемой при соотнесении собственно волевых проявлений в рамках фиксированных норм конкретного уровня с волевыми проявлениями, где подвергается иерархизации сама норма. Так стратегические нормы являются «абстрактными», тогда как тактические — «абстрактно-конкретными» и на каждом уровне содержание волевых проявлений меняется. Вышестоящий в иерархии управления выглядит для нижестоящего как более свободный. Но это касается лишь свободы в рефлектировании.
Свобода вышестоящего ограничивается либо свободой еще более вышестоящего, либо введением контрольных, равнозначимых критериев рефлектирования. При внесении высших критериев свобода превращается в неслучайное движение мысли, а трактовка «свободности» предопределяется невидением нижестоящим или критиком действия оснований, критериев. Свобода опознается как иллюзия свободности или как вполне законный момент рефлексивного цикла, где переход от нормы к норме опосредуется проблематизацией.
Предшествующее рассматривание сущности и проблемного поля позволяет остановиться на соотнесении с имеющимися в литературе версиями. Едва ли следует согласиться с тем, что воля состоит в направленности на реализацию внутренних сил (Августин). Их можно реализовывать и вне волевого поведения в ходе самореализации. Другое дело, что можно поставить целью реализацию внутренних сил, иметь способ реализации, затруднения на пути реализации и вовлечь волевой механизм в преодоление затруднений. Но такая трактовка отличима от мнения Августина.
Нельзя считать, что воля и разум являются одним и тем же. (Спиноза). Разум или особая форма мыслительных усилий может осуществляться и без воли. Если же возникают затруднения на пути действия разума, а эти действия имеют форму, то можно себе представить вышеописанные условия вовлечения волевого механизма. Легко обнаруживается рефлексивная самореализация без подсоединенной воли.
Нельзя сводить волю к способности начинать или не начинать действия духа (Локк). Выбор может быть интеллектуальным, нейтральных к волевым возможностям. Предпосылкой для включения волевого механизма выступает наличие сопротивления в реализации способа действия и вовлечение в реагирование на него субъективных механизмов. Это вовлечения не обязательно предстают как волевые. Более близок Кондильяк, связывающий волю и достижение желаемого с перспективой освобождения от неприятных обстоятельств.
Нельзя отождествлять произвольность действия с волевым актом (Гартли). Произвольность обеспечивается рефлексивным механизмом и не ведет с необходимостью к подсоединению волевого механизма. Тем более, нельзя согласиться с тем, что воля суть слепое, бесцельное деятельностное начало (Шопенгауэр). Здесь появляется подмена функций внутренней и естественной мобилизованности функцией использования мобилизации для нейтрализации преград в реализации способа действия.
Когда говорится, что волевое действие опосредуется разумом и моральным законом, а свобода воли связана с ответственностью за поступки, за реализацию морального закона (Кант), то подчеркивается лишь сама возможность рефлексивного выбора в пользу морали. Если выбор не связан с реагированием на затруднение в реализации морального закона или иного мироотношенческого основания, то сам по себе выбор остается лишь в плоскости рефлексивных процессов.
Нельзя отождествлять волю с «Я» (Вундт). Само «Я» может манифестировать себя и волевым образом. Но для этого нужно создать функциональные
Можно согласиться с М.Я.Басовым, что воля относима к регулятивным функция, организующая другие функции. В связи с самокоррекцией в ситуации встречи с препятствием к реализации нормы необходимы все имеющиеся психические механизмы, но в рамках того «заказа», который порождает воля. П.В.Симонов отмечает потребность в преодолении препятствий как специфическую характеристику воли. Однако это может касаться не столько исходной характеристики воли, сколько одного из следствий сформированности механизма, переход к самообеспечению своего воспроизводства.
Множество концептуальных положений, которые накопились в психологии относительно воли, чаще всего не разъясняют, а запутывают, отдаляют от понимания сущностное основание. Причина лежит в попытках эмпирического подхода, реконструировать характерные ситуации и психические проявления, а также совмещения эмпирической схематизации с желанием сделать теоретические выводы. Таковы версии Гефдинга, Ланге, Меймана, Крибита, Липпса, Фонсенгрифа, Г.И.Челпакова, Дильтея, К.Н.Корнилова, Дирофа и т. д. Так Гефдинг подчеркивает сходство воли и деятельности, не разделяет в волевых явлениях инстинктивное и произвольное. И т. п. Или сведение Липпсом воли к желанию «Я» с не направленностью ни на что при наличии внутренней направленности, желания апперцепции к цели. И т. п. Хотя сохраняется и выбор, предпочтение, отклонение противоположных тенденций.
Кюльпе подчеркивает возможность принимать иные решения при наличии преобладающих мотивов и стремлении к свободе от внешних влияний. При игнорировании им многих важных «деталей» можно усмотреть и существенное. Так К.Н.Корнилов с волей связывает стремление к цели, но с сохранением инстинктивной основы, совмещает с сочетанием действий под общую цель и мотив. При этом препятствия усиливают волевую активность, а сама воля неразрывно связана с мышлением и чувствами. Можно делать подобный разбор всех моментов версий и результат останется типичным: многое «похоже» на собственно волевое, но требует перефразировок, коррекций в содержаниях, иногда малозаметных, но существенных.
Версии многих психологов группируемы в концептуальные «сообщества» по определенным основаниям. Например, по основанию отождествления деятельности и воли, фокусированности на инстинктивности, на мышлении, на выборе одного из возможных вариантах, на самовыражении «Я» и т. п. Если начинать собирать отмечаемые характеристики, то можно увидеть всю мозаику психологических явлений, так или иначе удерживающее исходное явление воли.
Именно на тематическом поле «воли» наглядно продемонстрировано игнорирование психологами требований культуры теоретического мышления, работающего на объектах, механизмы которых однозначно трактуемы в становлении, функционировании, развитии. Чтобы не утонуть во множестве опознаваемых деталей и придать однозначность пониманию механизма воли, следует использовать системный подход в теоретическом мышлении.
Очень важно не отождествлять системный и структурный подходы. Именно сведение к структурному анализу стало характерным в методологии ХХ века (Л. фон Берталамфи и др.), хотя подход А.А.Богданова был более соответствующим системному (см. подробнее: Анисимов 2002 б).
Парадокс состоит в том, что еще Аристотель рассуждал о любом «нечто» как о совмещении «формы» и «материи»(1976). К материи относимы структуры, тогда как именно формы предопределяют бытие структур.
Еще ранее Платон в учении об идеях подчеркнул собственно функциональные основания форм и этим требования к структурам стал трактовать от имени первоначала, «идеи идей» (1974). Тем самым, подлинная причинность связывается с функцией «нечто», а совмещение с исторической конкретностью функция конкретизируется до формы. Материя, подстраиваясь к требованиям функционализированной формы, приобретает сущностное соответствие. Поэтому структурные разработки, к которым можно отнести огромное количество концепций воли, не обладают сущностной основой и лишь схватывают сложившееся на периферии бытия «нечто».