О времени, о душе и всяческой суете
Шрифт:
Марк оттянул рукой нижнюю губу. Подумав, он хитро ответил:
– Твой эликсир! Откуда мне знать, что это не обман? Откуда мне знать, что ты не разыгрывал из себя слепого старика, а потом отринул возраст с той же легкостью, с какой сбросил путы в реке?
Аподорий скривился и погладил натертую лодыжку.
– Не сказал бы, что это было легко, сенатор, – пожаловался он. – Но у меня есть доказательство. Помимо того, что ни один здоровый человек, имеющий выбор, не отдался бы добровольно на растерзание волкам –
Марк потер пальцем морщинистую плоть и раскрыл рот от изумления. Никакой колдовской фокус не заставил бы острый новый зуб прорасти в древней челюсти!
И все же лишь через три дня, когда прорезался первый блестящий зуб – неопровержимое доказательство! – он согласился на предложенную Аподорием сделку. Теперь он был целиком поглощен этой идеей. По правде говоря, какая ему разница, отправится ли Метелл к праотцам? Бессмертный может управлять не одним цезарем, но всеми цезарями!
Аподорий наблюдал, как пьянит сенатора крепкий дурман мечтаний.
Он попросил все, что ему было необходимо, и Марк снабдил его, не спрашивая цены, хотя та – как уже было сказано – была чрезвычайно высока. Желание сенатора сохранить все в тайне его устраивало; он создавал странную смесь из купленных для него веществ в тихой комнате в задней части дома. Шли недели.
Однако два месяца спустя терпение Марка было на исходе, и Аподорий решил, что не стоит больше заставлять его ждать.
Итак, когда Марк вернулся из Сената, Аподорий ждал его и в ответ на лихорадочные вопросы о том, как продвигается дело, лишь покивал головой, давая положительный ответ.
– Да, я вновь приготовил эликсир. Все получается быстрее, когда можно тратить деньги из безразмерной сумы, вместо того чтобы выпрашивать или даже воровать… А что сделал ты, чтобы исполнить свою часть сделки?
Марк закатил глаза к небу и сжал руки.
– Я сделал так, что, когда цезарь в следующий раз отправится в амфитеатр, – прошептал он, – столб под его ложей будет расшатан. А затем его сшибет преднамеренно напуганный слон. Если Метелла не затопчут насмерть, то лекари, которых я рекомендую, уж точно отправят его к праотцам.
– Хорошо, – сказал Аподорий. – Тогда идем со мной.
Войдя в комнату, где работал нубиец, Марк остановился как вкопанный. Все, что в ней было: горшки, банки, жаровни, – все исчезло, остался лишь небольшой столик, на котором стоял глиняный горшок с сероватой жидкостью. У Марка загорелись глаза, когда он узнал цвет жидкости, которую Аподория заставили проглотить.
Он протянул к горшку руку, но вовремя остановился.
– Нет! – прохрипел он. – Сначала ты! Отпей прежде меня – но только глоток, не больше!
– Не беспокойся, – тихо ответил Аподорий. – На сей раз я приготовил столько, что хватит больше чем на одну дозу. – Он поднес горшок к губам.
Марк
– Возможно, поначалу ты ощутишь легкое головокружение, – глухо произнес он. – Вспомни: я упал в обморок после того, как меня заставили выпить при цезаре. Но ты не так стар и слаб, каковым был я.
Дышать стало легче, и он выпрямился. Убедившись, что это не трюк, и сгорая от нетерпения, сенатор схватил горшок и судорожными глотками выпил все его содержимое.
Когда он выпустил его из рук, горшок разбился. Осколки разлетелись по полу. Марк почувствовал жжение в животе. В глазах потемнело. Он попытался сосредоточиться на лице нубийца.
Сквозь приступ нахлынувшей на него боли он услышал холодный, отстраненный голос Аподория.
– Ты покойник, сенатор.
– Что? – простонал тот. – Почему?
– Я выпил эликсир – настоящий эликсир. А ты нет. В этом горшке был сильнейший яд, который мне удалось найти. Я выпил его, и я жив. Но ты умрешь.
Марк Плацид схватился за живот, как будто надеялся выжать из него яд, словно воду из губки. Но его губы и кончики пальцев уже посинели. Через мгновение он уже не мог держаться на ногах и рухнул на пол. Глаза закатились, грудь напряглась от последнего отчаянного вдоха. И он испустил дух.
– Но на Метелла это никак не повлияет, – обратился к мертвецу Аподорий. – Пока. Даже если лекари спасут его после происшествия в амфитеатре. Сенатор, я уверен, что ты достаточно умело льстил, внушая ему, что принятые тобой решения принадлежат ему. Но сам по себе… что ж, он не Цинат!
«А его падение, наверное, приведет к падению империи…» – размышлял нубиец.
Очередная волна убитых цезарей, вторжения варваров с задворок империи – о, обрушение столь мощного престола может занять столетия, но теперь оно неизбежно.
«А что потом?»
– Поживем – увидим, – пробормотал Аподорий. И, кривовато усмехнувшись, поправил себя: – Вернее, я увижу!
Он окунул палец в яд, оставшийся на осколке разбитого горшка, и вспомнил, каких усилий ему стоило создать зелье точно такого же цвета, как настоящий эликсир. Его до сих пор мутило от трех выпитых глотков. Достаточному количеству этого яда, наверное, не способна противостоять даже обретенная при помощи эликсира неуязвимость.
Поднявшись, он обратился к пустоте:
– Цинат Август, улыбаешься ли ты на том свете, глядя на это? Ты даровал мне жизнь, и я отомстил за тебя. Но Метелл превзошел тебя! Он даровал мне вечную жизнь, и за это я его уничтожил. Понимаешь, Цинат? Думаю, понимаешь. Думаю, приди я к тебе, ты прогнал бы меня. Возможно, тогда я бы оскорбился. Но теперь я знаю, почему сварил свое зелье для императора, а не для себя.
Он смотрел на яд в разбитом горшке, но не видел его. Он думал об ожидающих его бесконечных столетиях и чувствовал, как внутри все холодеет.