Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
Интересной была статья Романа Гуля, тогда (кто поверит?) эренбурговского симпатизанта:
«В романе есть большая жизненная напряженность, заставляющая читать его не отрываясь. На мертвую, сделанную схему Эренбург набросил со всем блеском подлинного таланта — безумно взметнувшуюся стальную спираль воли: воли человека — воли героя романа — коммуниста Николая Курбова. Волюнтаристическим— вот как бы назвал я этот роман! Он ничего не расскажет, ничего не нарисует, не покажет. Как электрический многовольтовый удар — даст почувствовать волю Николая Курбова<…>. Основной интерес этой замечательной книги, как я уж говорил, в ее художественном построении — в ее „волевой основе“. И надо признать, что из книг, близких к современности, она — б<ыть> м<ожет> наиболее крупная, наиболее притягивающая и значительная» [200] .
200
Новая
Наверняка Эренбург не прошел мимо суждения доброжелательного и потому строгого к нему Михаила Осоргина:
«Во всем, что он пишет, есть что-то; есть и в новом романе „Жизнь и гибель Николая Курбова“. Но это эренбурговское „что-то“ раскидано и разметано по книгам, книжкам, рассказикам, романам, и собрать и осмыслить эренбурговскую сущность невозможно. Есть в нем хорошая злость и здоровый нигилизм, а где его положительное? Так можно обратиться в беллетриста-фельетониста, а это плохо!» [201]
201
Дни. Берлин, 1923. 4 марта.
А из статьи М. Осоргина в пражской «Воле России» стало понятно, что он не принял новую книгу напрочь — и замысел, и его исполнение, заметив лишь: «Хороши только отдельные фразы, неожиданно прекрасные и яркие сравнения; Эренбург — большой писатель и умеет иногда мастерски видеть». А потому пожелал Эренбургу «лучшей книги»: «Можно не торопясь. Очень уж много он выпустил книг за последнее время, а это сказывается на их качестве» [202] .
Взгляды критиков на роман зачастую были не эстетическими, а тривиально политическими. Вот суждения боевого А. Исбаха [203] :
202
Воля России. Прага, 1923. № 18 (1 ноября). С. 91–92.
203
Впоследствии А. А. Исбах (И. А. Бахрах; 1904–1976), перестав быть «левым», написал конъюнктурную повесть о борьбе против троцкистской оппозиции «Крушение» (1930), а в 1949 г., попав в ряды «космополитов», был репрессирован и, отсидев положенное, реабилитирован в 1955-м; с тех пор писал о современной французской («прогрессивной», т. е. коммунистической) литературе.
«Книжку Эренбурга должен прочесть каждый, кто еще не убедился в той опасности, которая нам грозит с тыла нашего идеологического фронта. Книжку Эренбурга должен прочесть всякий, кто хочет посмотреть, как наши Пильняки и Эренбурги клевещут на революцию и имеют возможность клеветать на нее в нашем же тылу. А наш лозунг: Беспощадная борьба, беспощадная война всем клеветникам революции, как бы они себя не называли и под какой бы шкурой они не скрывались» [204] .
204
Молодая гвардия. 1923. № 4–5. С. 390.
Еще более резво высказалась петроградская «Вечерняя Красная газета» устами поэта-фельетониста В. Князева [205] :
«Гнусная и грязная книга, полная клеветы на революцию (в частности, на Чрезвычайные комиссии), обывательщины и патологически-судорожных попыток низвести героическое и бессмертное до уровня свидригайловщины, пошлости, низменности. Автор, несомненно, душевно и нравственно больной человек, и для чего больной бред этого калеки печатают и распространяют — совершенно непонятно» [206] .
205
В. В. Князев — автор известной тогда песни «Никогда, никогда, никогда коммунары не будут рабами» и массы стихотворных и прозаических гневных фельетонов, печатавшихся за подписью «ВК»; его «лира» замолкла в 1937 г. по стандартной для того года причине.
206
«Этот Князев, — писал Эренбург Шкапской, прочитав его заметку, — удивительно мягкий и сердобольный человек. Мне только не совсем ясно, куда он хочет меня поместить по моем приезде в Питер — в клинику или в то место, о котором я, по его словам, недостаточно уважительно отзываюсь» (П1. С. 273).
«Рецензия» кончалась предупреждением читателей: «Остерегаем тружеников Петрограда от покупки этого клинического гнилья». Похоже, что эта статья стала публичным оправданием санкционированной Зиновьевым конфискации романа в Питере. «Мне пишут из Петербурга, — сообщал Эренбург 15 мая 1923 года В. Г. Лидину, — будто там „Курбов“ изъят. Так ли это? Здесь говорят, что им все возмущены. Ангарский, наверное, рвет на себе волосы» [207] . Впрочем, уже через два дня Эренбург встретился с Ангарским в Берлине, и тот сообщил, что спас книгу от запрета ценой своего предисловия, которое предполагается вклеить в задержанный тираж. Предисловие Ангарского
207
П1. С. 279.
208
ИМЛИ. Ф. 146. Оп. 1. № 20. Л. 1.
209
Эренбург 18 мая 1923 г. писал Лидину, что предисловие Ангарского даже в пересказе «носит возмутительный характер» (П1. С. 279); его текст сохранился (ИМЛИ. Ф. 146. Оп. 1. № 20. Л. 10). Ангарский писал, что «Эренбург хорошо знает эмигрантскую среду, ее быт и нравы и совершенно беспощаден в изображении русской действительности: здесь он пытается недостаток опыта восполнить интуицией, которая не всегда бывает удачной»; предисловие кончается так: «Но теперь уже даже российские нытики начинают понимать, что без диктатуры пролетариат не может удержать власти. Будем надеяться, что к этому скоро придут и наши заграничные друзья».
210
Эренбург, со слов Ангарского, сообщал об этом Лидину и Полонской (П1. С. 308, 309).
Последний раз при жизни Эренбурга книга о Курбове была напечатана в СССР в 1928 году в составе его Полного собрания сочинений. Оно оказалось отнюдь не полным, и его тексты были откровенно цензурированы. Все книги Эренбурга, вошедшие в это собрание, выпущенное издательством «Земля и фабрика», больше при жизни Сталина не издавались никогда, как и вообще все его книги, вышедшие до 1930-х годов. Понятно, что то же можно сказать не только об Эренбурге, но и о многих его современниках. И в этом нельзя не видеть характерного клейма установившейся в 1929-м в СССР новой диктатуры.
В начале 1930-х годов по просьбе своего друга, известного американского кинорежиссера Льюиса Майлстоуна, Эренбург написал сценарий по роману, и Майлстоун начал снимать фильм, но завершить съемки, увы, не удалось… Последние сорок лет жизни Эренбурга и двадцать с лишним лет после его смерти роман на родине автора не издавали — книга о застрелившемся чекисте была совершенно не ко двору. Сам автор в поздние годы, не называя «Курбова» явно, написал в мемуарах: «Вскоре после „Хуренито“, я стал жертвой той литературной моды, которая тогда свирепствовала. Как некоторых моих литературных сверстников, меня соблазнили ритмическая проза Андрея Белого и причудливый синтаксис Ремизова. То, что у этих писателей было органично, у меня походило на пародию…» [211] . «Жизнь и гибель Николая Курбова» не издавалась с 1928 года, однако вовсе не по этой причине. Она появилась вновь только в год крушения СССР. В новую историческую эпоху России она по-своему поучительна — дело не в аллюзиях, а в существе проблемы: занимаясь переустройством общества, нельзя забывать о том, что «цыпленки тоже хочут жить». Однако вопрос о том, что думают о судьбе Курбова нынешние всевластные чекисты и знают ли они о ней вообще, службы Левада-центра, сколько мне известно, перед ними не ставили…
211
ЛГЖ. Т. 1. С. 406.
4. «Трест Д. Е.»
Завершив 18 ноября 1922-го измучившую его работу над романом «Жизнь и гибель Николая Курбова», Эренбург заверял всех друзей, что раньше чем через полгода он за новую прозу не примется. Однако уже через два месяца он писал Владимиру Лидину: «На днях сажусь снова за работу: авантюрно-утопическое нечто: Трест „Гибель Европы“» [212] .
Принимаясь за новую книгу, Эренбург точно знал, что она будет написана быстро; действительно, на нее ушло ровно два месяца. Уже 9 февраля 1923-го работа шла вовсю, и в письме А. К. Воронскому Эренбург извещал о новой книге подробно:
212
П1. С. 249.
«Я сейчас пишу новую вещь: „Трест Д. Е. (История гибели Европы по последним данным)“. Это сатира-утопия. Европа гибнет между 1928–1940 гг. при содействии американского треста, организованного авантюристом Енсом Боотом. Я предлагаю эту вещь для „Красной Нови“. В ней будет 6 печатных листов, и ее можно напечатать в двух книжках
213
Там же. С. 255.