Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
Бескупюрный текст мемуаров восстанавливался нами на основе подчас разрозненных (беловых и черновых, включая многочисленные обрезки правленой авторской машинописи) рукописей шести книг «Люди, годы, жизнь», хранившихся в государственных архивах и частных собраниях (с учетом всех прижизненных публикаций). Восстанавливались все купюры, сделанные по требованиям многоэтапной цензуры (редакционной и горлитовской), за исключением той авторской правки, что имела не цензурный, а сугубо стилистический или уточняющий, фактический характер.
Огоньковская публикация седьмой книги, как затем и полное издание всех мемуаров, выпущенное (без единой купюры!) «Советским писателем» в 1990 году, не стали политической сенсацией,
Нынешняя полоса внешне радикальных переоценок всего и вся так же преходяща, как и недавние незыблемости, и серьезным книгам она не опасна. Что же касается резвых суждений о мемуарах «Люди, годы, жизнь» и об их авторе, то еще раз напомним слова из письма Н. Я. Мандельштам Илье Эренбургу, написанные весной 1963 года, когда политическому радикализму еще не грозила инфляция, и он в полном объеме оплачивался судьбой его носителей. Вот эти слова:
«Ты знаешь, что есть тенденция обвинять тебя в том, что ты не повернул реки, не изменил течение светил, не переломил луны и не накормил нас лунными коврижками. Иначе говоря, от тебя хотели, чтобы ты сделал невозможное, и сердились, что ты делал возможное. Теперь, после последних событий, видно, как ты много делал и делаешь для смягчения нравов, как велика твоя роль в нашей жизни и как мы должны быть тебе благодарны. Это сейчас понимают все».
В советское время читатели журналов и газет, равно как и слушатели радио и зрители телевидения, неизменно писали в редакции о своих впечатлениях о прочитанном, прослушанном и увиденном (случалось, конечно, что писали они и напрямую надзирающим и карающим органам). Эта редакционная почта позволяет судить о взглядах «читательских и т. д. масс» на те или иные политические, общественные, литературно-художественные вопросы.
853
Впервые: Вестник Еврейского университета в Москве. 1998. № 2 (18). С. 157–164.
Литературные журналы в ту пору были предметом пристрастного внимания общества: журнальные публикации не раз становились эпицентром резонансных реакций, участие в которых людей образованных и интеллигентных казалось привычным, естественным и даже, пользуясь нынешним словом, престижным. Не от нечего делать и не от дешевизны почты (хотя и не без того) писали люди в редакции литературных журналов — в этом был элемент политической жизни, удовлетворялась потребность публичного высказывания.
Нельзя сказать, чтобы почта журналов, как и газет, и радио, и телевидения, не была предметом сознательного изучения, но занимались этим специалисты узкого профиля — во многих (наверное, в подавляющем большинстве) редакций почта регулярно просматривалась «научными» кадрами ГБ, и результаты такого отлова крамолы не только становились сюжетами соответствующих аналитических записок, но и — при случае — сказывались, и подчас серьезно, на судьбах не в меру несдержанных авторов писем.
Читательская
Не знаю, проходила ли почта «Нового мира» систематическую гэбэшную проверку. Высокий общественный авторитет Твардовского был таким, что как-то неловко представить себе унижение редакции, представляющей читательскую почту чинам в штатском. Замечу, что, когда письма читателей, адресованные Илье Эренбургу, передавались после его смерти в главный литературный архив страны, близкие писателя тщательно просмотрели всю почту, и то, что могло привлечь неусыпное око известного ведомства, в госархив не сдавалось.
В читательской почте «Нового мира», хранящейся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), сегодняшний исследователь найдет немало интересных документов эпохи, отражающих тогдашний политический и интеллектуальный уровень общества. «Новый мир» имел устойчивую репутацию журнала оппозиционного. С середины 1960-х годов постепенно начали формироваться два крыла этой оппозиции: национал-патриотическое и либеральное, если пользоваться современной лексикой. Читатели «Нового мира» в подавляющем большинстве своем принадлежали к либеральному крылу; именно идеями «социализма с человеческим лицом» так или иначе проникнуто множество читательских писем (сужу только по той, достаточно обширной, почте, которую в 1960–1967 годах порождали эренбурговские мемуары) — при всем разбросе в остроте, точности, глубине и основательности высказываемых суждений. Процент критической почты «с другого берега» был незначительным и в социальном плане в меньшей степени интеллигентским.
Еврейская проблематика в те годы еще не была в эпицентре обсуждаемых обществом проблем, и это отражалось в журнальной почте, однако публикация мемуаров Эренбурга соответствующие показатели заметно увеличила. Уже первые две части мемуаров (1960–1961 годы), в которых повествование доведено до 1921 года, т. е. включало, в частности, события Гражданской войны, затрагивали напрямую еврейскую тему, и почта журнала фиксирует, что читатели обратили на это внимание. Однако прежде чем говорить о читательской почте, скажем об отношении самой редакции к публикуемому материалу.
В 1959 году Твардовский напечатал в журнале эссе Эренбурга «Перечитывая Чехова»; тема дела Дрейфуса была одной из важных компонент эренбурговского эссе. Это обстоятельство, думаю, и позволило Эренбургу с легким сердцем предложить Твардовскому первую книгу своих мемуаров. Журнал, как уже было сказано, принял рукопись «Люди, годы, жизнь» сразу же. При этом не было секретом, что многое в мемуарах Эренбурга осталось Твардовскому далеким — городская и европейская психология мемуариста, еврейские мотивы и т. д.
Третья часть мемуаров печаталась в 9–11-м номерах журнала за 1961 год. Она посвящена событиям 1921–1933 годов. Автор провел эти годы за рубежом — в Германии, Франции, Италии, Испании; среди памятных для него встреч тех лет много общений именно с иностранцами, что проявилось в портретных главах — они посвящены Юлиану Тувиму, Андрею Белому, Алексею Ремизову, Витезславу Незвалу, Перецу Маркишу, Исааку Бабелю, Роберу Десносу, Эжену Мерлю, Панаиту Истрати, Йозефу Роту, Жюлю Паскину и Эрнсту Толлеру. В целом третья часть сравнительно легко прошла цензуру, не вызвав тех трудностей, что сопровождали публикацию 1-й и 2-й частей, и тем более тех, что ждали последующие 4–6-ю части. В редакции были рады, что на сей раз все обошлось благополучно, и Твардовский (в первый и, как оказалось, в последний раз) отправил Эренбургу исключительно благосклонное письмо.