Обагренная Русь
Шрифт:
— Христиане, куды вы? Князь наш преставился.
Кто-то подхватил боярина под мышки, поволок во тьму.
— Да что с тобою, батюшка, — постанывал у самого уха знакомый голос отрока, — чего это ты оброб?
Потом все покатилось во тьму. Очнулся Миролюб у себя в тереме на неразобранном ложе. Руки занемели, в голове клубился розовый туман.
Вдоль стен на лавках сидели Славн и некоторые другие знакомые бояре, улыбались. Миролюбу сделалось не по себе. С чего бы это такое сборище?
— Доброе утро, боярин, — сказал
— Да вы-то почто у меня расселись, как у себя дома? — проворчал боярин, садясь на ложе.
День ото дня не легче. То Славн один со своими людьми у него жил, то Чурыню со Сдеславом приютил Миролюб. А это что же — всю думу кормить-поить?!
Так и сказал он боярам:
— Похмеляться к себе я вас не звал.
— Это тебе нужно похмелиться, Миролюб, после вчерашнего княжеского подношения, — за всех ответил ему Славн, — а бояре трезвехоньки.
— Всю ночь пировали, а трезвехоньки? — ухмыльнулся Миролюб.
— Рюрик их отрезвил...
— А что же князь? — спросил Миролюб.
— Да ты и впрямь не в своем уме, — сказал сидевший ближе всех к нему боярин Федосей. — Кончился наш князь. Как выпил ты свой рог, так и кончился.
— Неужто? — не поверил Миролюб. Потешно начиналось утро в его терему. Уж не еще ли одна это Рю рикова забава? Но тут из липкого тумана стало обрывками всплывать вчерашнее, будто въявь, услышал он женский голос на всходе: «Христиане, куды вы?..»
Так вот оно что, так вот почему собрались в его тереме люди!
— Ты, боярин, князевых служек теперь не пасись, — успокоил его Славн. — Кончилось их время. А за то, что приютил ты меня, что в нашем деле ты был сподвижником, тебе сторицей воздастся.
— Как же, воздастся, — сказал Миролюб ворчливо. — Как начнут по одному тягать, так и до меня доберутся.
— Не доберутся, — уверил его Славн и обратился к боярам: — Так все ли со мною согласны, думцы? Будем Чермного звать или кто инако мыслит?
— Инако никто не мыслит, — ответил за всех Федосей. Остальные молчали.
— Что безмолвствуете, бояре? — насторожился Славн. — Или не по душе вам князь? Так говорите прямо.
— Чего ж не по душе-то, — раздались голоса. — Мы за Чермного. Да вот Всеволода Юрьича не прогневим ли? Батюшка Чермного с ним завсегда не в ладах был.
— О том не печалуйтесь, — сказал Славн. — Был у Всеволода Матфей, так они обо всем столковались. Не прогневается на нас Всеволод, он и дочь Чермного за Юрия взял. Родня!
— Родня-то родня, — сомневались бояре, — а все ж таки... Вон Ростислав-то Рюрикович тоже ему не чужой.
— Ростислав у нас покняжил, — возражали другие. — Не для Киева он. Слабовата у него жила.
— Киеву сильный князь нужен.
— Чермный нам худа не учинит. Как-никак — отцова вотчина.
К Чермному склонилось большинство бояр. За Ростислава никто не высказался.
На том и порешили: сослать послов в Чернигов к Чермному, просить его на
Миролюб к тому времени очухался. Хмель понемногу выветривался из головы. Степенные речи бояр успокаивали: уже ежели собрались они открыто у него в терему, уж ежели не таятся, то и ему бояться нечего. Боле того: коль скоро у него в хоромах зачин был столь важным делам, то со временем сбудется и предсказание Славна. Неужто всех вспомнит Чермный, а про него забудет? Нет, решил Миролюб, такому не бывать. И от правился тормошить челядинов, чтобы споро разводили под котлами и сковородами огонь и поглядели, что есть послаще в медушах.
Когда он вернулся, умывшись, причесавшись и надев нарядное платно, бояре говорили уже кто о чем. Увидев его преображенным, Славн приветливо помахал рукой и сказал:
— Как снаряжали мы послов, то про Миролюба забыли. Негоже хозяина лишать столь высокой чести.
Бояре закивали, соглашаясь со Славном, а Миролюб стал отнекиваться. Но никто и слушать его не хотел.
Так и ему легла дорога к Чернигову. Что и говорить, отнекивался он только для виду, а доверие, оказанное ему думцами, было приятно.
Слуги тем временем накрыли столы, и Миролюб звал всех отведать его яств.
Тут кто-то вспомнил про пленников. Другие подхватили:
— Сказывай-ко, боярин, где прячешь ты Чурыню со Сдеславом?
— Где же и прятать их, — отвечал Миролюб с лукавой улыбкой, — окромя как в подклети?
И вопросительно посмотрел на Славна.
— Веди их сюды, — сказал Славн, — поглядим, как воспримут они благую весть. Да и попотчуем бояр со своего стола.
— Что, — воскликнул, появляясь в горнице Сдеслав, — пошумели да и на мировую? Вона сколь вас собралось, но не ждите, что замолвлю я перед Рюриком за каждого словечко.
И Чурыня, чернее тучи, угрюмо сказал:
— Нынче ты, Славн, от меня в вотчину свою не сбежишь. А тебе, боярин, — он повернулся к Миролюбу, — я ишшо припомню твой подклет. Крысы тамо у тебя как собаки. Да и сам ты хуже пса!
Миролюб вздрогнул, а Славн рассмеялся:
— Вот напугал! У всех у нас коленки трясутся. Что, бояре, поклонимся Чурыне со Сдеславом, попросим у них прощения?
Бояре подыграли ему:
— Не гневайся на нас, Чурыня. И ты, Сдеслав, на нас не гневись. Чего не бывает. А теперь вы у Миролюба гости. Глядите, каких нажарил он для вас куропаток. А гуси каковы?!
рыня. — А теперь нам ко князю поспешать: поди, заждался нас Рюрик.
— Ох как заждался-то, — сказал Славн. — Да только как ни спешите, а вам его все равно не догнать.
— Чего ж не догнать-то? — начиная догадываться, пролепетал Сдеслав. И Чурыня, глядя на приятеля, прикусил язык.
— Почил в бозе Рюрик, — ответил Славн и налил им по чаре. — Выпейте, бояре, за нового князя.
— Не Ростислав ли возворачивается на отчий стол? — с плеснувшей в глазах надеждой воскликнул Чурыня.