Обагренная Русь

Зорин Эдуард Павлович

— Ну а Владимир чем плох?

— Не знаю. Но до меня такой слушок дошел, что выкрикнут Ярослава.

Утром Юриев гонец расстался с доброжелательным и словоохотливым новгородским купцом. А на следующий день он уже был в Переяславле.

Князь принял его милостиво, со вниманием выслушал переданную изустно просьбу Юрия:

— Если пойдет на меня Константин или Владимир, будь ты со мною заодно, а если против тебя пойдут, то я приду к тебе на помощь...

— Ишь ты, каков ростовский-то медведь, — сказал

Ярослав. — Он и прежде был упрям, а теперь, когда остались мы без отца, и вовсе осмелел. Мы же крест батюшке целовали, что Юрию сидеть старшим на владимирском столе.

Но на просьбу брата своего не сразу дал он ответ. Накормил, напоил гонца, отправил спать, а сам собрал у себя в гриднице передних мужей.

— Отец мой отошел к богу, — сказал он им. — Скажите же: хотите ли и впредь иметь меня своим князем и головы свои сложить за меня?

Бояре отвечали в один голос:

— И очень хотим. Ты наш господин, ты наш Всеволод.

— Ну так целуйте крест.

И бояре целовали крест, а когда обряд был исполнен, Ярослав рассказал им о приезде гонцов и о просьбе Юрия.

— Что ответим моему брату? — спросил он их.

— А ты бы что ответил, княже?

— Я бы сказал ему: где ты, там и я с тобой.

— А мы с тобой, княже, — сказали думцы.

Так поделились надвое Всеволодовы сыны: с одной стороны Константин, Святослав и Владимир, с другой — Юрий и Ярослав.

Обласканный, хмельной и веселый возвращался во Владимир Веселица. Думал — добрую весть несет, а нес весть страшную: накануне гибели своей встала некогда могучая и процветающая Русь. Нависла над ней невиданная доселе кровавая усобица.

4

Узнав о том, что поделились братья, Звездан явился к игумену Симону и объявил, что принял решение покинуть его обитель.

— Еще когда я предрекал, — сказал он, — что слеп стал в своей гордыне Всеволод. Вот и принял он на себя перед смертью великий грех. Иду к Константину в Ростов — за ним, как за старшим, правда, а с младшими сынами я и знаться не хощу.

Симон перечить ему не стал: сам он еще тогда пребывал в великом смущении.

Скинув с себя монашескую рясу, перво-наперво явился Звездан к себе домой.

Увидев его на пороге, Олисава едва памяти не лишилась; не кинулась к нему, не обняла — села, заплакала навзрыд.

— Что же ты, женушка, мужу своему не рада? — спросил ее Звездан.

— Да какой же ты мне муж, — сказала ему Олисава сквозь слезы. — С богом ты повенчанный. А пришел, только чтобы пуще прежнего меня растравить.

— Ишь ты, что вздумала, — улыбнулся Звездан. — Не плачь, взгляни на меня хоть разок — разве похож я на смиренника.

Олисава посмотрела на него и покачала головой:

— Нет, не похож. Нешто вышел из монастыря?

— Вышел. И обратно туды уже больше не возвернусь.

Только тут Олисава и поверила в свое запоздалое

счастье. Вскочила, повисла у него на шее, горячими слезами оросила ему лицо.

— Всё у баб один обычай, — мягко проворчал Звездан. — Горе — в слезы, радость — опять в плач.

— Как же мне не плакать-то, — сказала, счастливо улыбаясь, Олисава, — когда похоронила уж я тебя, а ты снова предо мною воскрес?

И тут же бросилась подымать слуг, чтобы скорее топили баньку, вздували на кухне огонь.

Потом они сидели вдвоем за большим, празднично накрытым столом, почти не ели, почти не пили, а только смотрели друг на друга и все не могли насмотреться.

Ночью, раскинувшись на просторном ложе (в монастыре-то спал он на одних досках), Звездан сказал Олисаве:

— Во Владимире нам больше делать нечего, поедем в Ростов.

— Что же в Ростов-то? — зевнув, спросила жена.

— Константину буду служить.

— А чем тебе Юрий хуже?

Звездан помолчал, замешкался. Зря в первый же день всполошил он Олисаву. Еще не насладились они желанной близостью, а вот — мысли его опять же далеки от дома.

Олисава насторожилась.

— Да сказывай, сказывай. Что замолчал-то?

— А я все сказал.

— Нет, не всё еще, — склонилась над ним Олисава. — У всех мужики как мужики — один ты у меня не такой, как все. Да неужто не заслужила я хоть недолгого покоя? Неужто столь грешна, что и пожалеть некому?

— Я грешен, — сказал Звездан. — И пред тобою грешен, и пред своею отчиной. Ты меня простишь, простила уже. А ежели не выберу я сейчас свой путь, так простят ли меня люди?

Все теперь было между ними сказано. И Олисава поняла, что другим себе мужа ей не вернуть.

— Хорошо, Звездан, — согласилась она. — Видно, выпала мне такая доля. Ежели ты меня не забыл, так и я тебя не брошу никогда. И рожу тебе славного сына.

Через два дня Звездан с Олисавой и со всем своим домом готовы были отъехать в Ростов. Вдруг заявился на их двор Веселица.

— А я-то слышу, что вышел ты из монастыря, — воскликнул он, обнимая друга, но, оглядевшись, тут же помрачнел. — Погоди, Звездан, а это что за обоз? Почто разорил ты свой терем? Почто пусто в нем?

— Таиться от тебя не стану, — сказал Звездан. — В трудный час хощу быть рядом с Константином.

— И ты туды же?

— Али еще кто подался в Ростов?

— Решились иные из бояр, — помолчал. — А вот я во Владимире остаюсь: отчая здесь земля...

— Да не отчее право, — отрезал Звездан. — По отчему праву не Юрию здесь сидеть.

— То Всеволодова воля, — смущенно сказал Веселица. — Сам знаешь: крутенек был князь.

— Вот от крутости его и стряслась беда. Одною рукой собирал он вокруг себя Русь, другою — все собранное разрушил. И вот, подумай-ко, не еще большую ли навлек на нас напасть?