Объект власти
Шрифт:
Дронго уже знал о смерти Виктора Машкова. Все эти дни он обдумывал случившееся, понимая, что среди оставшихся в живых может оказаться тот самый «крот». Но в живых остались только трое, не считая его самого. Богемский, Чаговец и Нащекина. Всех троих несколько раз проверяли на детекторах, даже с применением психотропных средств, на чем настоял сам генерал. Врать во время таких допросов невозможно. После них человек даже не помнит, о чем он говорил, введенный наркотик отбивает у него не только память, но и волю к сопротивлению.
Если все трое невиновны и сам он ничего подобного не делал,
Экспертиза подтвердила, что взрыв в зале комиссии был направленным и точно рассчитанным. Именно поэтому прокуратура возбудила уголовное дело по статьям «Терроризм» и «Убийство группы лиц с отягчающими вину обстоятельствами». А также была добавлена статья об «убийствах должностных лиц, находившихся в момент смерти при исполнении своих служебных обязанностей». Теперь следователи прокуратуры приезжали к Дронго на допросы почти регулярно. И он терпеливо им отвечал, одновременно задавая себе все новые и новые вопросы, на которые так и не находил ответов.
Двадцать первого марта к нему впервые впустили Нащекину. Она вошла стремительно, будто боялась передумать. На ее плечи был наброшен белый халат. Эльвира подошла к Дронго, обняла его и горько заплакала. Она была хорошо знакома с Ириной, супругой Виктора Машкова. Дронго сидел мрачный. Он не находил слов, чтобы успокоить несчастную женщину.
А вечером к нему снова приехал Богемский.
– Принято решение о вашей депортации, — объявил генерал, не глядя на Дронго. — Не нужно вставать. Через три дня вас отсюда выставят. Можете считать, что вам повезло.
– Спасибо, — невесело ответил Дронго, — но я прошу дать мне возможность остаться.
– Для чего? — с раздражением спросил Богемский. — Вам мало того, что здесь произошло?
– Именно поэтому я хочу остаться. Виктор Машков был моим другом. Я должен понять, что произошло и почему их убили.
– Этим занимаются следователи ФСБ.
– Они не в курсе всех событий. А я говорил с Машковым за несколько секунд до взрыва.
Богемский наконец соизволил посмотреть на Дронго.
– Что вам нужно? — буркнул он. — Мы и так вас отпускаем. Уезжайте отсюда и никогда больше не возвращайтесь.
– Не уеду, — упрямо заявил Дронго, — и прошу разрешить мне остаться в вашей тюремной больнице. Я должен долечиться.
Богемский нахмурился. Этот тип никогда ему не нравился.
– У меня приказ не держать вас здесь, — заявил генерал, — поэтому вам лучше уехать, пока мы не поймем, кто и зачем убрал Истрина, кто устроил взрыв в нашем Центре.
– Я остаюсь, — повторил Дронго, — и требую, чтобы меня ознакомили со всеми документами по делу, даже с самыми секретными. Я остаюсь, чтобы помочь найти негодяев, замысливших и совершивших это преступление. Вы можете меня насильно посадить в самолет и выслать из Москвы, но я все равно вернусь. И буду искать убийцу. Не забывайте, генерал, что я с юга,
– Дети гор, — поморщился Богемский. — Не устраивайте балаган. Я же знаю, что никакого обычая кровной мести вы не придерживаетесь. Это с вашими-то аналитическими способностями, и вдруг кровная месть? Только нам действительно хочется узнать, что здесь произошло.
– Поэтому я и останусь, — повторил Дронго.
– Хорошо, — неожиданно согласился Богемский. — Дадите в прокуратуре подписку о невыезде. И не забудьте про вашу обязанность каждую неделю отмечаться в прокуратуре. Вы все еще остаетесь важным свидетелем.
– Все?
– Почти все. За исключением одного обстоятельства. Когда вы поправитесь, я дам вам разрешение работать экспертом в нашей комиссии. Вас уже допрашивали несколько раз, и наша совместная комиссия считает, что вы можете помочь нам в розысках преступников.
– Ваши эскулапы не считают меня честным человеком?
– Оценка вашей деятельности не входит в их компетенцию, — строго заметил Богемский. — Завтра вас выпишут, и вы можете переехать домой. — Он повернулся, намереваясь уйти.
– Подождите, — попросил Дронго.
Богемский обернулся.
– Мы должны найти «крота» среди членов вашей комиссии, — решительно произнес Дронго. — Может, еще кто-то остался в живых?
– Нет. Все погибли. Все, кто был причастен к этому расследованию. Все, кроме нас.
– Я буду искать убийцу, — твердо пообещал Дронго, — и мы должны помнить о Гейтлере. Он все еще на свободе.
Богемский, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел из палаты. Дронго осторожно опустил голову на подушку. Слава богу, ему разрешили остаться.
На следующий день его выписали. А еще через несколько дней он сам приехал на работу в комиссию, стараясь не замечать удивленных и восторженных взглядов ее членов. С этого момента он уже каждое утро приезжал сюда, стараясь помочь десяткам специалистов вычислить генерала Гейтлера, а также найти неизвестных организаторов убийства Истрина и взрыва в Москве.
РОССИЯ. МОСКВА. 1 АПРЕЛЯ, ПЯТНИЦА
Он подошел к окну и посмотрел на открывающуюся за стеклом панораму. Здесь было тихо и спокойно. Гейтлер повернулся к столу. Ему нравилось пить по утрам парное молоко, словно окунаясь в детство. Правда, тогда молоко было большим дефицитом, но когда его приносили домой, он осторожно дотрагивался языком до приятно пахнущей жидкости, пробуя ее на вкус, а затем пил неторопливо, считая глотки, чтобы растянуть удовольствие.
Гейтлер сел за стол и задумался. До назначенного им самим времени осталось тридцать восемь дней. После этого он наконец сможет покинуть эту страну и навсегда уехать не только из России, но и вообще из Европы. Тридцать восемь дней — не такой уж большой срок. Он не боялся, что его могут найти. Он еще раз сменил место жительства, и об этом доме, где теперь находился, не знал никто, даже Рита, которой Гейтлер безусловно доверял. Но он слишком хорошо представлял себе возможности допросов с применением психотропных средств, когда из человека выжимают все вопреки его желанию.