Оберег для невидимки
Шрифт:
— Девонька, ты ли? — Оклик знакомым голосом принес невиданное облегчение. Спотыкаясь и путаясь в полах плаща, бросилась к своей спасительнице, вышедшей из второго дома. Запричитала:
— Тельма, миленькая! Господи, что ж у вас темень-то такая! Меня чуть не сожрали! Такие зубы только у медведей бывают!..
— Я уж думала, ты не придешь, — подхватила она меня, зацепившуюся носком туфли за какую-то корягу.
— Наша милость сегодня был в ударе: то ему одно, то другое, то до туалета раз пять проводи и обратно — ножки размять. Побил все рекорды по аристократичному самодурству.
И жаловалась, жаловалась, жаловалась — отводила душу, снимала напряжение. Не заметила, как пересекли двор и зашли в дом. Как с меня сняли грязную и влажную накидку, перчатки и посадили за стол.
— Сейчас провожу тебя в баньку, там и постираешься.
— Как вы сказали? — Не поверила своим ушам.
— В домик жарко натопленный…
— Я знаю, что такое баня, Тельма! — И счастью моему не было конца!
— А мы сейчас ещё травок добавим…
Коварный замысел упарить меня до состояния полной отрешенности от суетного мира старуха воплотила с нездоровым энтузиазмом. Помещение наполнилось тягучим жаром с запахом смородины, ромашки и эвкалипта. Натерев меня всю какой-то коричневой кашицей, знахарка обернула тело тонкой холстиной и велела не вставать с полки, пока семь потов не сойдет.
— Изнеженная ты, девка, тонкая, что тростиночка. У нас такие только дочки аристократов бывают.
Облепленные чудодейственной массой, формы мои приняли визуальные очертания. Волосы, обмазанные зеленой желеобразной бякой, тяжелой каплей свисали с края лежака до самого пола.
— И не «бяка» это вовсе, а мыло. Сама варила с добавлением травок.
— А выглядит, как из слизней, — еле ворочая языком, пошутила я.
— И с ними, а куда ж без них, — мстительно парировала старая Тельма, добравшись до моих ног.
По икре провели чем-то шершавым и сухим, будто песком.
— Кожу с меня снять хотите? — От неожиданности дернула конечностью. — Так и знала, что заманили к себе наивную деву, чтобы собрать ингредиенты для своих колдовских зелий.
— Лежи спокойно, языкастая! Лишнее все удалю с тебя. До самой старости не будешь волноваться.
— А когда состарюсь, снова вырастет?
— А старухой станешь — тогда лишнее греть будет в холодную пору!
Я не выдержала — расхохоталась. Чудо, а не бабка!
Трижды окатив себя водой прохладной, родниковой, блаженно вздохнула. Чувство, будто на свет заново родилась!
— Ты глянь, чудо какое! — ахнула знахарка в восхищении. — Точно из хрусталя тончайшего сделана! Прикоснуться страшно — вдруг рассыплешься.
Жидкость стекала с мокрого полупрозрачного тела, переливаясь бриллиантовыми каплями, ловя на себе блики подрагивающего пламени от трёх толстых свечей. Красиво!
— Попадешь под дождь при свидетелях — и не найти тебе потом покоя от преследователей, милая, — вздохнула хозяйка дома, разрушив очарование момента. — Опасная у тебя сущность — для людей, нечистых на руку, ты как лакомый кусочек.
Ужасно!
— У меня очень скоро другая проблема назреет, бабушка.
— Думала я уже над этой твоей проблемой, голуба, — нахмурилась
Ох, не надеялась даже, что услышу такое!
— Останусь, — ответила тихо, боясь спугнуть удачу слишком откровенной радостью. — Спасибо вам! — Расплакалась, скорее от облегчения.
Громкий стук в дверь разрушил сон и заставил подскочить с лежанки в крохотной комнатушке, куда меня устроила на ночь знахарка с метёлками-вязанками душистых трав, развешанных под потолком и на стенах. Долбились настойчиво, истерично. Сердце почему-то трепыхнулось тревожно от нехорошего предчувствия. Выглянула из-за занавески в нерешительности и схватилась за полы рубахи, готовая при первой же опасности скинуть её с себя. Ворча недовольно, из маленькой спаленки вышла старушка и, кинув мне по пути: «Сиди тихо, не высовывайся!», прошлепала к дверям. Звякнул засов.
— Тельма, помоги! — прорыдала какая-то женщина.
— Что случилось, Метка?
— Улья… Улья утром пришла чуть живая! — Рыдания перешли в завывания.
— Да погоди ты убиваться! Объясни толком! — Ведьма завела в дом кухарку из трактира, усадила на лавку и подала ей воды. Та, всхлипывая и давясь, опустошила кружку в три глотка. Вытерла передником раскрасневшееся лицо и срывающимся голосом поведала:
— Говорила ей не ходить, так не послушала мать… Побежала вчера на ночь глядя к этому Данко, поганцу с мельницы! Под утро возвращалась лесом, да и нарвалась на чужака со шрамом через всю щёку!..
Я в ужасе зажала рот руками. Страшной догадкой накрыло меня: не о том ли человеке, что избил виконта, речь?
— …Все выпытывал сначала о постояльцах, кто да что, а потом за горло схватил: «Не ты ли была с постояльцем три ночи назад в пятом номере?» Моей-то, ты знаешь, палец в рот не клади, вот и нарвалась на кулак. Помоги, Тельма! Девке ведь замуж выходить, а у неё лицо все… губы разбиты, кровища хлещет! Доран к старосте побежал, мужиков собирать — лес прочесывать.
И зарыдала в голос.
— Беги, Метка, к дочери, я следом.
Не успела за кухаркой захлопнуться дверь, а меня уже несло в баню, где на лавках аккуратно были разложены после стирки вещи для просушки.
— Накинь платок на плечи — буду видеть, где ты топчешься по комнате. — Ведьма протянула мне клетчатый палантин, стоило только вернуться в дом. — Гребень возьми на рукомойнике. И не мечись как кошка угорелая!
— Неспокойно мне. — Заставила себя сесть на лавку у стола. Не видела — чувствовала, как мелко подрагивают на руках пальцы.
— Думаешь, тот изувер вернулся?
— Уверена. И касатик… тьфу ты, господи, милорд там совсем один, слепой, беспомощный. Пошли уже, бабушка!
Подхватила собранную Тельмой котомку со снадобьями-мазями, сунула туда же свернутый плащ виконта и торопливо выскочила за порог.
Ведьма только охнула вслед:
— Да не спеши, мне за тобой, прыткой, не угнаться! — А потом как рявкнет: — Платок сними, мешок отдай!
Глава 9