Оберег для невидимки
Шрифт:
Его сиятельство отобрал у меня оберег и уехал в ночь.
В промежутке между этими событиями обозвал своей невестой и поцеловал в столовой на глазах у всех.
Потом недолго о чем-то говорил с Тельмой за закрытыми дверями кабинета.
Отдал какие-то дополнительные распоряжения слугам.
Отписал буквально на ходу краткое письмо дядюшке и, вручив его посыльному, прибывшему из Ливики, отправил с оказией в Виннет.
Расстроил Лео, обязав сопровождать себя на встречу с высоким судебным чиновником, прибывающим
Выудил меня из кресла у камина все в той же столовой, где я сидела, находясь в каком-то оцепенении от всего произошедшего, и, выведя через запасную дверь на задний двор, пытался что-то объяснить без свидетелей. Но ввиду моего подавленно-заторможенного вида оставил попытку и просто крепко обнял.
Уткнувшись носом в плечо Рихарда, невидящим взором смотрела на желтую бабочку с черными точками на крыльях, перелетающую с одного цветка на другой. Удивилась отстраненно: вечером дневных красавиц и не увидишь, а эта не спешит присоединиться к товаркам в тени деревьев, под листвой, в коре, под крышами сараев… Небольшая аккуратная клумба, огороженная по кругу низким деревянным штакетником, выкрашенным в белый цвет, пестрела разноцветьем. Деловито жужжал шмель, копошась в махровой серединке розовой герберы… Тоже припозднился?
— Анна, ты слышишь меня? — шепнул граф мне на ухо.
— Слышу.
Мужчина отстранился, ловя мой взгляд. Я не хотела встречаться с ним глазами. Боялась того, что он в них прочтет. Горечь сожаления от его поступка, сродни предательству? Попросил бы, я бы сама отдала вещицу. Или не отдала? Скорее второе. Слишком уязвимой я себя чувствовала без таурона на шее.
А может быть, боялась показать смятение, непонимание мотивов столь стремительного, порывистого признания или душевную тревогу и сердечное беспокойство за свою дальнейшую жизнь, если вдруг он не вернется. Еще хуже, если вернется, но уже чужой.
— Не смей думать, что я эгоист. Не злись, что забрал артефакт, не обижайся. У меня есть оправдание такому поступку. Я встретил женщину и понял простую вещь: исчезни она вдруг из этого мира, и моя жизнь превратится в абсолютное проклятие.
— Разве так бывает? — Голос мне отказал, и слова вырвались с хрипом. — Я сейчас чувствую себя героиней какого-то бульварного романа, в котором события разворачиваются столь стремительно, что вот только на первой странице правила балом жгучая ненависть, а на второй уже читаю, как рулит любовь до гроба. Жизнь — она другая.
— Оказалось, бывает, — еще тише сказал мужчина, будто страшился собственных выводов или боялся вспугнуть едва открывшийся факт, что сейчас подобно той желтой бабочке мог стремительно исчезнуть, раствориться в выси, улететь и навсегда покинуть яркий цветник. — Дождись меня. Я приеду за тобой. М-м, — вымученно зажмурился, дернул головой, — не знаю как скоро. Сколько продлится разбирательство в Ливике, не знает никто. Потом срочно
Снова кивнула, думая о странной просьбе, прозвучавшей в начале его длинного монолога. «Дождись меня…» Теперь я точно никуда не денусь без оберега, чего бояться-то?
Все понимаю и принимаю объяснения. Но сердце противится, сжимается, не хочет отпускать и в то же время безумно желает, чтобы поскорее уехал. А еще я до смерти не хотела лишаться таких теплых и надежных объятий. Что творится со мной? И как же хочется плакать!
Да черт бы меня взял! Стою, ломаюсь тут как дура!
Поддавшись порыву, обхватила руками шею мужчины и буквально повисла на нем, уткнувшись носом ему в шею. Заговорила отрывисто, горячо:
— Я буду ждать. Сильно-сильно. Сколько надо. Каждый день. Только приезжай. И пиши. Обязательно пиши. Обо всем! О каждой мелочи. Все, что у вас там происходит. Мне нужно это знать. Я хочу это знать. Мне так будет спокойней. Господи, как плохо, что нет телефонов в этом вашем архаичном мире! И пожалуйста, пожалуйста, если вдруг поймешь, что ошибся в своём выборе, дай знать. Не хочу лжи.
— Бесса Анна, вы уж совсем плохо так обо мне не думайте, — усмехнулся Моран, зарываясь лицом мне в волосы.
Открыв рот для ответа, я вдруг поежилась от неожиданного и неприятного чувства тревоги. Оно тяжелым камнем образовалось в груди и мешало сосредоточиться на какой-то навязчиво скребущей мысли. Мотнула головой из стороны в сторону, избавляясь от невесть откуда взявшегося сигнала своего подсознания, уловить причину возникновения которого так и не смогла.
Они уехали на закате. До Ливики путь, как оказалось, неблизкий. Верхом по новому тракту скакать братьям придется около трех часов.
Виконт, держа под уздцы Декара, подошел ко мне попрощаться… с надеждой на скорую встречу.
— Будьте осторожны, — негромко напутствовала его милость.
— Не скучай, Аннушка, и ничего не бойся. Здесь спокойные места. Лес чистый. Ни разбойников, ни хищных зверей.
— Лео, я хотела тебя попросить: вы иногда посматривайте на таурон. Он временами начинает вести себя странно.
Карре непонимающе воззрился на меня.
— Ты отдала его кузену? Зачем?
Отвела взгляд и глухо проронила:
— У меня не спрашивали.
Мужчина возмущенно оглянулся на графа, поправляющего в десятый, кажется, раз седельные сумки на Ахалаше.
— Зря он так… — с досадой пробормотал Леонард. — А я все смотрю на тебя и не пойму, чем ты так расстроена.
— Мне с оберегом было как-то спокойно. Всегда ощущала его незримую поддержку что ли, его тепло. Ничего, я привыкну к его отсутствию, — поспешила сгладить напряженный момент.
А сама понимала — не в этом дело: не в спокойствии и не в привычке.