Оберег для невидимки

Долгова Жанна

— Оттаскивай!

— Не ори, хватай за другой конец!

— Да куда, дурень… на ногу уронишь!

— Ты глянь — зайчатинка!

— Пришибло?

— Не, защемило меж стволами!

— Держи, а то убежит!

— Не убежит с перебитой лапой-то!..

— Все! Можно идти!

Я устала так, что двигалась на голом упрямстве. Поскорее бы добраться до уютного дома, ванны, горячей пищи… кровати. Откуда ни возьмись, напугав, вынырнул хозяин куртки. Вновь пристраиваясь справа от меня, услужливо прикоснулся к моему локтю. Идущий следом за мной парень

хихикнул:

— Ходер, не сломайся от усердия. Не твоих хлебов мука.

— Дальше тропа уж совсем плохая, госпожа, — прогудел лесник, не обращая внимания на зубоскала.

— Долго еще? — не скрывая усталости, спросила у добровольного «телохранителя».

— Немного осталось. Утомились? Давайте на руки возьму!

И протянул эти самые руки с готовность подхватить меня.

— Что вы, что вы, не надо! — Шарахнулась от мужчины, сконфуженная неожиданным предложением. Взгляд упал на пояс Ходера. Вернее на то, что висело на его бедре, привязанное к ремню. Голодный желудок неприятно сжался: примотанная веревкой, свесив вниз передние лапки, жалким трупиком болталась окровавленная тушка крупного серого зайца.

— Что поделаешь, госпожа, — правильно расценив выражение моего лица, философски развел руками лесник. — Случается. В урагане, подобном этому, бывает и поболе жертв среди лесных жителей. — Чуть помедлил и расстроено молвил: — Хотел вам отдать. Хороший зверь, упитанный. Рагу из него получилось бы… Раз так…

— А вы его Тибору отдайте, — не желая обижать отказом, предложила мужчине.

Лесник просиял.

— Ежели угодно будет госпоже, я и оленинки свежей доставлю к столу, кабанятины. Фазанов не желаете?

— Я не очень охоту уважаю. Мне зверей жалко, — сказала, отвернувшись от неприятного зрелища изуродованного зверька.

— Да как же… — растерял свой пыл здоровяк. — Мы здесь только охотой и живем. Его сиятельство не возбраняет это дело. И сам с господами приезжает птицу и другую живность пострелять. Порой столько набьют! Да все больше ради забавы. Нехорошо это… — начал да осекся на полуслове лесник, видимо вспомнил, кому высказывать свое «фи» решил. — И спутницы их все больше с восторгом на это дело смотрели, сами в компании с мужчинами по лесам скакали.

«Ну вот, опять барышни…» — подумала с неприязнью. И в груди заныло тоскливо. И… письмо, наверное, ждет меня с утра, дожидается…

— Фазана попробовала бы. Так и быть, куплю у вас птицу.

— Чего?

Ходер смешно вытаращился на меня, а я мысленно чертыхнулась: ну ты дура, Анька! Осталось обидеть человека или того хуже — заплатить за то, что и так принадлежит хозяину, чьей дорогой гостьей являюсь.

— Простите, я хотела сказать, что мы с баронессой будем вам благодарны, но и в ответ обязательно чем-нибудь одарим. Так уж принято в тех краях, откуда я родом.

— А-а… ага, а я уж подумал…

— И часто у вас бывают такие бури? — сменила тему, перебив мужчину, сглаживая неловкую сцену.

— В год аккурат два-три раза. Когда на нас нападет, когда крылом заденет. Под Ливикой весной лес знатно покосило.

— Да,

я видела. — Вспомнила наш путь с Браской.

— Говорят, пространство близь гор особенно наполнено магией. Это те, где поселение ведьм, знаете? Вот и творятся у нас тут дела погодные странные и необъяснимые.

Кивнула, принимая такой ответ. Непростые горы. Аномальные.

Как хорошие приятели топали рядом, переговариваясь вполголоса, не замечая, что лес вокруг стал реже. Над головой открылось небо. Одна из лун стала выныривать из-за верхушек елей все чаще. Пропитанный влагой душный воздух сменился легким, свежим.

— Вот уж и дом ваш, — с ноткой грусти в голосе сказал Ходер, когда мы вышли на открытую местность.

В стороне усадьба ждала своих гулён освещенными окнами первого этажа, горящими фонарями на подъездной дорожке и крыльце. А меня так некстати, то ли от глубокого облегчения, то ли от радости великой, что закончилась наконец наша экстремальная вылазка за виноградом, повело в сторону, будто пьяную. Не успела понять, что такое со мной, как вдруг почувствовала отрыв от земли, короткий полет, и я уже восседаю на руках лесника. Теплое дыхание мужчины погладило щёку. Под зарослями на лице, оказывается, скрываются очень даже приятные черты, добрый смешливый взгляд.

Вот тебе, Аннушка, ухажер новый организовался! Бородатый, плечистый, глазами лучистый.

— Я себя неловко чувствую, — смущенно пробормотала, пытаясь сползти на землю. — Вы бы лучше баронессе помогли. Пожилой женщине тяжелее пришлось — такой путь преодолеть!

Лесник мельком глянул через плечо.

— Зря беспокоитесь, её милость очень даже резво идет за нами, ни на шаг не отстала. А вот вас уже ноги не держат, я же вижу и… уж простите меня, туфельки ваши совсем не для таких походов. Небось промокли насквозь.

— Промокли, — вынуждена была согласиться, чувствуя, как сильно растоптана любимая обувка. — Жалко, хорошие были мокасины. Здесь таких нет. — Вздохнула горестно.

— Будут, — уверенно кивнул головой мужчина и крикнул в сторону: — Стаф! Ну-ка иди сюда!

Что-то ворча себе под нос, нас нагнал давешний зубоскал.

— Чего надо?

— Посмотри на туфельки госпожи. Сможешь такие же пошить?

Парень изогнул шею, пытаясь рассмотреть в темноте изделие из замши на моих ногах, качающихся в такт движения лесника.

— Вы сапожник? — с надеждой спросила у весельчака.

— Кожевенник он, — ухмыльнулся бородач. — В столицу посылали его на учебу к мастеру, а он через год вернулся в одних штанах. Но вы не волнуйтесь, госпожа, руки у него золотые. Ну что ты там разглядываешь так долго? — прикрикнул на Стафа Ходер.

— Да не вижу я толком! — огрызнулся парень в ответ.

— Ну так сними! Домой придешь — рассмотришь.

— А… Позвольте! — У меня от такой наглости дар речи пропал. Ну ничего себе! На ходу раздевают! — Подождите!.. — попыталась возмутиться, провожая глазами правый мокасин, перекочевавший в руки сапожника-недоучки.