Оберег
Шрифт:
– Плохо, что один ушел.
– сказал мне Рыбий Сын, закончив свою страшную работу.
– Других приведет.
– А с теми, кто сейчас уцелел, что делать будем?
– спрашиваю.
– А что, кто-то уцелел?
– сильно удивляется он.
– Посмотрю-ка... Нет, Молчан, никто в живых не остался. Двум ты мозги вышиб, остальных я убил. Надо уходить, кто знает, когда они придут большим отрядом...
Ну, поели мы на скорую руку, да снова в путь. Не только девчата устали, мы и сами притомились изрядно. Рыбий Сын дремал в седле - некоторые кони пережили битву, мы их с собой взяли. Заполночь уже, полонянки наши совсем уж из сил выбились, а отмахали мы верст пять всего, не больше. Тут Рыбий Сын пробуждается от своих тяжких дум и говорит мне:
– Знаешь что, Молчан, давай здесь вставать.
Спрятали мы девок всех в овраг, они там быстренько себе нору какую-то вырыли и спать легли. А сами сидим, хазар ждем. Я еще тогда, когда мы убийцу стерегли, сделал отвар, чтоб сон отгонял, у нас его полбаклажки оставалось. Ну, допили мы его, сидим, балаболим потихоньку.
– Когда я был совсем маленький, и мой дед частенько наказывал меня за шалости, - говорит Рыбий Сын, - снова начали датские корабли разбойничать по нашему берегу. А мы всегда жили на побережье, у самой воды, и потому первыми принимали их удар на себя. Мой отец, которого Богданом звали, вместе со всеми с оружием в руках отражал набеги. Перед одним таким боем староста сказал всем, кто оружие держать мог: " В битве не тот должен победить, кто бахвалится числом своим и силой, а тот, кто более умелый, лучше знает место и защищает то, что поклялся защищать". Он тогда много еще чего сказал, мне дед рассказывал, да много всего с тех пор было, я уже не помню. Так вот, Молчан, сколько бы хазар ни пришло против нас, мы все равно их победим. Даже, если погибнем. А наши тогда победили, потеряв лишь пятерых.
Такие вот героические речи вел Рыбий Сын, а тем временем и хазары пожаловали. Было их больше сотни. Во тьме плохо видно, но то, что их не десяток и даже не два - это было понятно. И начали мы с ними биться. Знаешь, вот про битву ничего толком рассказать не могу. Помню, бил кого-то посохом куда попало, много бил. Рыбий Сын тоже времени даром не терял, и за короткое время наворотили мы там гору трупов... А потом мне правое плечо процарапали, а его по голове ошарашили. Он, хоть и ошарашенный, драться продолжает, ну и я стараюсь не отставать. Но оба прекрасно понимаем, что долго мы так не продержимся. Тогда Рыбий Сын шипит сквозь зубы кошмарнейшее ругательство на печенежском языке, - я его разобрал, но такие проклятия лишний раз вслух лучше не произносить, мало ли что...- а потом задирает лицо к небу, не забывая при этом отбиваться от наседающих врагов, и орет голосом таким громовым, что мне аж уши заложило: "Саян-оол!!! Саян-оол!!!". Что это, думаю, за заклинание такое? И тут же его об этом спрашиваю. А он, мерзавец, ничего не рассказывает, только пуще дерется. И тут свершается настоящее чудо. Из степи на резвых конях скачет еще один отряд степняков, человек тридцать, но это не хазары, я таких прежде никогда не видывал. Одежка у них нарядная, шапки такие затейливые... И те, новые степняки немедля ввязываются в сечу, причем на нашей стороне. К тому моменту мы десятка три-четыре уже уложили, а они помогли нам быстренько истребить остальных. На сей раз не ушел никто. Ну и, как только все закончилось, смотрю, Рыбий Сын уже обнимается с вождем этих неожиданных помощников. И разговаривают они меж собой на чужом языке, но я его, понятное дело, разумею - спасибо твоему оберегу. Поговорили они о том да о сем, потом решили все же переночевать. Этот степной вождь - оказывается, Саян-оол - это его имя, - послал было своих людей на поиски дров, но Рыбий Сын его остановил. Подходит он ко мне, и просит затеплить костров этак пять-шесть, чтобы на всех хватило. Ну, я хоть и устал изрядно, просьбу его выполнить смог. Тут все степняки на меня с большим уважением смотреть стали, а ихний волхв Калинду, он у них шаманом называется, вообще от меня не отходил. Много мы с ним чего интересного друг другу порассказали...
А тем временем, поняв, что все самое страшное позади, из оврага вылезли наши красавицы. Увидев такое количество мужчин, они поначалу смутились, а потом, смотрю, защебетали-зачирикали, кто прихорашиваться побежал... До утра я не досидел. Слишком уж устал. Так
– Человек ты хороший, Саян-оол, - говорить стараюсь на его языке. Он хоть и заковыристый, но ничего, с помощью твоего "клюва" одолеть вполне можно.
– и я с радостью доверю тебе этих женщин. Но они сами должны захотеть пойти с тобой.
– Конечно, конечно!
– замахал он руками, - неволить никого не буду!
Ты не поверишь, но все согласились уйти в далекие степи и до конца дней своих вести хозяйство этих малорослых храбрецов. Я думаю, что они до такой степени устали бродить по бескрайним степям, питаться боги знают чем, и жить в полной неопределенности, не зная, что принесет им завтрашний день, что несчастные девушки просто воспользовались первой же возможностью обрести хоть какую-то спокойную жизнь без неожиданностей и с четким распорядком. Ну и, понятно, по мужскому вниманию да ласке истосковались... С нами осталась одна Фатима. Рыбий Сын поначалу гонял ее от себя, потом совершенно серьезно объявил мне, что совесть совестью, долг долгом, а, какими бы проклятиями он сам себя в отчаянии не обложил, без бабы все же туго... Говорил он это, понятно, в основном себе самому, но при этом как бы взял меня в сообщники при заключении договора со своей совестью... С того дня все у них с Фатимой пошло на лад, друг от друга не отходят, воркуют, что твои голубки... Вот только от этой занавески он ее никак не может отучить. Ну, да жизнь большая, все у них впереди.
Остались мы втроем. Рыбий Сын предложил отвести Фатиму в ее родной Хорезм, хотя никто из нас не имел особого представления, где этот Хорезм находится, но девчонка уперлась: не пойду, мол, домой, ежели господин мой Рыбий Сын со мной там не останется! Ну, пожали мы плечами на такое заявление, оседлали хазарских коней, и поворотили на Русь. Расчет наш был, что Черноморда ты уже победил, и встретимся мы с тобой не иначе, как в Киеве. Два дня ехали, а на третий внезапно обрушилась на нас тьма, а когда через миг снова просветлело, оказались мы в веси, а перед нами - два вот этих брата, то ли знахаря требуют, то ли на бой вызывают... Вот так оно все и было. Одно жалко: в тот момент, когда нас сюда выдернуло, спешились мы, перекусить чтобы. А то на конях мы куда быстрее сейчас двигались бы...
Шли до самого вечера. По пути миновали две деревни, одну придорожную корчму. В ней задержались ненадолго, пополнили запасы еды, потопали дальше. На ночлег устроились на лесной полянке в полуверсте от тракта. Пока Фатима и Рыбий Сын готовили ужин, Руслан рассказывал о своих похождениях. Выдохшиеся за день Эйты, не дожидаясь ужина, полезли отсыпаться в свой ящик. Небо было безоблачное, и при наличии желания можно попытаться сосчитать звезды. Но Молчан махнул рукой на всякие учености: он встретился с другом после долгой разлуки, и так приятно просто поболтать у костра!
Глава 27
Глядя на пляшущее пламя костра - на сей раз обычного, вполне угасимого, Руслан надолго замолчал. Только что, рассказывая друзьям историю своих недавних приключений, он как бы пережил их заново, воспоминания были слишком свежи.
– Руслан, а ты знаешь, что за нами по пятам мертвяк идет?
– нарушил Молчан затянувшуюся тишину.
– Нет, от тебя в первый раз слышу. Зато догадываюсь, кто это.
– Гуннар?
– А кто еще? Других знакомых мертвяков у меня, хвала богам, нет.
– И что ты собираешься делать?
– Искать осину да кол вострить, что тут еще сделаешь? А как ты его учуял?
– Да вот учуял как-то. Знаешь, такое мерзкое ощущение, словно за сердце кто хватает.
– Эх, наколдовали мы с тобой сдуру выше самой высокой крыши, теперь вот странности какие-то начинаются... Я в впотьмах лучше кота вижу, ты вообще ходячую мертвечину унюхал...
– Да будет тебе плакаться! Чем больше полезных умений, тем жить легче. заметил Молчан.
– Ладно, смех смехом, но сторожить кто-то должен. Предлагаю себя.