Обернись!.. Часть третья
Шрифт:
– Ага, уже начала.
Гордости от загадочного синдрома не прибавилось, но слушать профессора это не мешало.
– Смените тон и выбирайте выражения, Вы все-таки говорите о своей дочери. Что? Какая венерология? Марина, Вы в своем уме? У нее тяжелое психическое расстройство. Да, это не мой профиль, но при столь явно выраженных симптомах ошибка исключена. Нет, Марина, Вам с ней встречаться незачем. Ему тем более. Почти – это не муж. Маша примет лекарство и будет спать. Да, под моим наблюдением. Специалисты ее посмотрят в понедельник.
– Все, Машка, пипец твоей свадьбе, – подвела итог телефонных переговоров Зинка. – Дед – крутой!
– Зиновий, а в лоб?
– За что, пап?
– За ненормативную лексику.
– Па, отстал от жизни, она уже нормативная. А я – большенькая, мне в лоб нельзя.
– Серьезно? А я по старой памяти.
Такие перепалки отца и дочери не были редкостью и всегда забавляли меня, но тянуться они могли очень долго, а собственные проблемы поджимали.
– Дядь Дим, у меня, правда, этот синдром?
– А нужен? – ну да, нашла от кого ждать серьезности. – Ты только намекни, организуем.
– Спасибо, добрый дядя Дима.
– Пожалуйста, обращайся в любое время. Девушки, скажите честно, нам хоть когда-нибудь удастся вас замуж сбагрить?
– Мы тебе так надоели? – подруга изобразила преувеличенную обиду и неподдельный интерес к словам отца.
– Не то чтоб очень, но к почетному званию «папа» я бы не отказался добавить звание «дед».
– А замуж зачем? Этот вопрос и так решить можно.
– Зиновий, вот почему ты в меня пошла, а не в маму? Нет уж, давайте по старинке, сначала муж, потом дети.
– Па, муж – это мужчина, а где его взять? В наше время они, как вид, отсутствуют.
– Нормальный ход. А я?
– А ты прочно женат на маме и потерян для социума, как и все тебе подобные. А то, что осталось, полное фу.
– Перегибаешь, Зин. Полно нормальных ребят. Нет, если вам, конечно, нужны принцы, то да, с этим сложно.
Дядя Дима даже не представлял, насколько был прав. Да, мне очень нужен принц! Мой принц. Алдариэль. Алдар. Дари. Глаза предательски повлажнели, и я побыстрее отвернулась к окну. Благо, уже подходил Иван Егорович и разговор свернул с опасной дорожки.
Возле подъезда еще стояли украшенные лентами машины и группы нарядно одетых участников несостоявшейся свадьбы. В центре одной мельтешил неудавшийся жених. От одного его вида меня передернуло. И вот за него я чуть не вышла замуж? Мамочки!
– Машка, может, все же к нам? – помотала головой, отказываясь от предложения подруги. – Тогда гони ключи.
Зинка ускакала вперед, по пути с кем-то поздоровалась, кому-то помахала, кого-то послала на полной громкости.
– Дмитрий, твоя дочь грубиянка! –
– Твоя внучка тоже, – намного менее печально констатировал дядя Дима.
– И не поспоришь, – профессор закрыл тему плодов неудавшегося воспитания их чада и переключился на меня. – Машенька, сейчас мы спокойно выйдем, не волнуйся, сделай вид, что никого не видишь, просто не обращай ни на кого никакого внимания.
Легко. После Прощальной площади это для меня такая мелочь. Зинкины дед и отец с двух сторон подхватили меня под руки и повели к подъезду. Взгляды, которыми нас проводила потенциальная родня, мягко говоря, были отнюдь не добрыми. Даже в глазах жениха завелась откровенная эмоция – неприкрытая злость, нет, злоба. Впрочем, меня это мало трогало.
Моя мать поджидала у входа в квартиру и пыталась высказать Зинке свое единственно верное мнение о глубине падения нравов современной молодежи. Зинка проникаться трагизмом положения не спешила, скучающе рассматривала недоделанный маникюр, отреагировала только на наше появление.
– Все, теть Марин, было неприятно пообщаться, чао.
– Хамка!
– Я в курсе.
– Зинаида, прекрати. Марина, я Вас предупреждал, что никаких разговоров с Машей в ближайшее время не будет. Поэтому, действительно, можете идти.
– А Вы мне не указывайте, Иван Егорыч, что делать. Я мать и имею право знать, что с моим ребенком. Доченька, маленькая, что с тобой?
О, начались гастроли Театра юного зрителя. Заботливая мать – ее вторая любимая роль. Первая – лебедь на последнем издыхании, с хватанием за сердце и закатыванием глаз. Но эту при Зинкином дедушке она разыгрывать не будет, провал обеспечен. Попробовала ее спровадить, заранее не надеясь на успех:
– Мама, иди домой, потом поговорим.
– Как же я пойду? Как оставлю тебя одну?
– Я не одна.
– Ты им доверяешь больше, чем мне? Тебе чужие люди дороже родной матери?
Раньше, покривив душой, я бы согласилась, что мать дороже. Теперь тоже согласилась.
– Да. Мне с ними лучше.
На секунду она опешила и попрощалась с ролью доброй мамочки.
– Что же это делается-то? Точно, свихнулась! Матери такое сказать! Как язык-то повернулся! Дрянь неблагодарная! Мы с отцом все силы, все самое лучшее, все для нее… И вот, смотрите, как отблагодарила мерзавка!
Ивана Егоровича ее излияния не тронули, сказывались годы практики и множество разнообразных пациентов.
– Маша, проходи внутрь. Дима, Зина, проводите. Марина, Вы понимаете, что усугубляете ее состояние?
– Я усугубляю? – голос моей родительницы от негодования приблизился к ультразвуку. – Она нам нервы мотает, а я виновата? Коленька извелся весь, что думать не знает. А эта…
– Вот и ступайте успокаивать Коленьку. За Машу не волнуйтесь.
Больше я их разговор не слышала, дядя Дима протолкнул меня в квартиру, и Зинка захлопнула за нами дверь.