Обещай мне чудо
Шрифт:
Он произнес грубое ругательство, адресованное себе. «Был ослом, ослом и остался», – мысленно проворчал он, снова переводя взгляд на портрет. Но по крайней мере теперь он знает, что ждет его впереди. Больше не будет никаких сюрпризов.
Щелчок щеколды предупредил его, что кто-то входит в комнату, но он не отвел глаз от своего юношеского образа. После нескольких мгновений тишины Александр услышал шелест юбок и ощутил нежный аромат роз. Его бывшая подопечная и нынешняя поддельная жена решила посетить его.
Катарина резко оборвала глубокий
Она опустила глаза на корзинку с необходимыми каждому мужчине принадлежностями: щетка с серебряным верхом, черепаховая гребенка, ремень, бритва, затем снова посмотрела на мужчину, освещенного огнем камина. В нем явно ощущалось больше мужественности, чем она ожидала. Она поставила корзинку на ближайший столик, затем подошла и встала у столбика в ногах кровати. Ее взгляд был устремлен не на мужчину, лежавшего перед ней, а на портрет над камином.
– Как мои спутники? – спросил он, и тембр его голоса оказался намного богаче теперь, когда он проспал почти двое суток.
– Оба спят. У лейтенанта Печа, по его словам, голова болит так, что кажется, будто в ней раздается канонада. Но, несмотря на невыносимую боль, он ухитряется учить молодого человека верховой езде.
Она услышала, как он усмехнулся:
– Юстус ни за что не хочет расстаться со своими лошадьми. Должен, однако, тебя предостеречь – все лошади принадлежат ему.
Голос его прозвучал приветливо, но она не принимала его дружелюбия.
– Лихорадка у майора Трагена несколько уменьшилась, кажется, ему намного лучше теперь, когда его рану промыли и лечат.
– Так же как и мне. Спасибо.
Катарина кивнула, но к нему не повернулась. Она продолжала смотреть на портрет, вспоминая о том, какой вред принес ей этот человек, и пыталась почерпнуть из этих воспоминаний силу для решимости и гнева. С тех пор как она нашла портрет, свернутый и спрятанный за отошедшую панель, и повесила его на стену, он всегда оказывал на нее такое воздействие.
– Разочарована? – спросил он.
– Чем?
– Своим «мужем», мадам. Боюсь, он уже не тот, каким был прежде. Война меняет человека.
Катарина повернулась к нему. И он неожиданно предстал перед нею в новом свете, она с жадностью рассматривала распростертого в ее постели человека. Цвет его свободно рассыпавшихся волос напоминал солнце летом на заре, тело, мускулистое и загорелое, покрытое шрамами, казалось, светилось при отблесках камина.
Но в нем не было легкомыслия человека с портрета, не было и намека на веселье в темных, как уголь, глазах.
– Все мы уже не те, – сказала она человеку, небрежно похитившему ее деньги и безвозвратно изменившему ее жизнь. – Война меняет всех.
Он перекатился на бок, чтобы посмотреть ей в лицо, и оперся на локоть. Одеяло соскользнуло, но не полностью.
– Да, меняет, моя уважаемая супруга, включая, кажется, и мое материальное
– Я никогда не обманывала твоего отца! Как я могла совершить такой отвратительной поступок? Он был неизменно добр ко мне. Я любила его.
Одним стремительным движением Александр встал на колени и схватил ее за плечи.
– Никогда больше не используй моего отца как щит, скрывающий твое вероломство.
– Прикройся! – воскликнула она.
– Ты не та молодая женщина, которую мой отец описывал в своих письмах. Любая благовоспитанная леди упала бы в обморок, застав меня неодетым. А ты даже не побледнела, когда зашла.
Он отпустил ее, и она повернулась к нему спиной.
– Даже благовоспитанные леди уже не те, что прежде, полковник. Падать в обморок – роскошь, которую могут себе позволить только те, кого есть кому подхватить.
– А особняки – роскошь, которую могут себе позволить те, кто способен их украсть?
Она резко развернулась и посмотрела ему в лицо.
– Это ты вор! Ты разбойник. Ты не сын своего отца! Этот человек никогда не появился бы при мне неоде…
Он встал, схватил ее за предплечья и приподнял над полом так, что их глаза оказались на одном уровне.
– Скажи нечто подобное еще раз, и я заберу назад все свои обещания.
– Ты не посмеешь! Ты дал слово!
Его темно-серые глаза еще больше потемнели и стали похожи на грозовую тучу.
– Оскорбление такого рода может разрушить любое соглашение. Поступи так же еще раз, и все узнают, что ты самозванка.
Она зажмурилась, испытывая к себе ненависть за свою слабость.
– Хорошо, ты победил. Отпусти меня. Отпусти!
Она почувствовала, как ступни ног коснулись пола, и посмотрела в темные, словно уголь, глаза, затем шагнула в сторону и перевела взгляд на отпечаток, оставленный его телом на покрывале.
– Это глупые слова, я сказала их сгоряча. Отец гордился тобой.
Перед ее глазами появилось золотистое обнаженное плечо, а рука осторожно обхватила ее подбородок. Как она могла думать, что его тело окажется холодным? Прикосновение было теплым. Слишком теплым, словно перчатка, долго пролежавшая на солнце.
– Вы унижаете меня своей похвалой, мадам, – пробормотал он тихим прерывающимся голосом. – Предпочитаю ваши оскорбления. Им, по крайней мере, я могу верить.
– Верь во что пожелаешь.
– О, я буду. Я верю в правду, Катарина фон Мелле, и, прежде чем все это окончится, я узнаю твою правду и твои секреты. Все до единого. – Он провел большим пальцем по ее подбородку, оставляя жар своего прикосновения. – И помни, что я поклялся не открывать твой обман относительно нашего брака. Есть ли на твоей совести еще обманы, Кэт? Надеюсь, нет, так как я не давал никаких других обещаний. И когда я открою их, то узнаю, сколько ты захочешь заплатить, чтобы сохранить их в тайне.