Обещай мне
Шрифт:
Сон окончательно покинул Филиппу. Накинув на сорочку пеньюар, она вышла на балкон. Было безветренно и тепло, июльская ночь дышала покоем. Лунный диск, повисший над утесами, казался неправдоподобно громадным, через всю бухту от него пролегла широкая дорожка расплавленного серебра. Филиппе вспомнились ночи, подобные этой, когда рука об руку с мужем они крадучись покидали вот эту самую спальню и спускались к морю. Если бы можно было перевести часы назад! Она не побоялась бы выступать в суде… да что там суд, она пошла бы на все,
Притаившись в тени всего в нескольких шагах от Филиппы, Корт внимательно наблюдал за ней.
Она глядела вниз, на бухту. Волосы, распущенные на ночь, струились по плечам серебристым потоком, словно множество лучиков запуталось в них да так и осталось.
Боль не дала ему уснуть в эту ночь. Корт, по опыту зная, что спиртное притупляет боль, взял бутылку бренди и вышел из духоты спальни на балкон. Усевшись в плетеное кресло и положив больную ногу на оттоманку, плеснул бренди в стакан. И тут появилась Филиппа.
– Прекрасная ночь, не правда ли? – спросил он негромко.
Филиппа вздрогнула и повернулась. Взгляд ее упал на его вытянутую ногу и на бутылку бренди, на лице появилось виноватое выражение.
– Прости, что помешала. Я понимаю, тебе сейчас не до светской беседы…
– Отчего же? – возразил он с усмешкой. – Беседа – прекрасное занятие во время бессонницы. В одиночестве время тянется дольше.
– Тебе очень больно?
– Ерунда! Я привык.
Филиппа снова глянула на початую бутылку и пустой стакан.
– Могу я чем-нибудь помочь?
Ему хотелось сказать: «Да, обними меня этими нежными руками, положи голову мне на плечо и скажи, что никогда больше не покинешь».
– Нет, – коротко ответил он вместо этого. Филиппа отвернулась и снова оперлась на перила, глядя на бухту. Было очень тихо, и Корту казалось, что он слышит стук ее сердца. Он спросил себя, чувствует ли она хоть сколько-нибудь от того желания, которое проснулось в нем вопреки боли.
– Значит, тебе тоже не спалось сегодня, – снова заговорил он. – В качестве снотворного могу предложить бренди. Правда, второго стакана нет, придется тебе воспользоваться моим, – и он потянулся за бутылкой.
– Спасибо, нет. – Она смотрела на Корта, сдвинув брови. – Я хочу поблагодарить тебя… за тот случай у магазина, когда ты защитил нас с Китом. Я… я не ожидала такого поведения от морских офицеров. Они были молоды и совершенно здоровы… а ты… ты так легко справился с ними… словом, спасибо за все.
– Мне показалось, в тот момент ты не была в восторге от моей храбрости, – заметил Корт с иронией.
– Это потому, что я… я растерялась. Ты обещал убить любого, кто хоть пальцем коснется меня или Кита. Понимаешь… я приняла это всерьез и… и это меня испугало.
– Ты боишься меня? – спросил он горько. – Мне казалось, ты понимаешь, что никогда, ни при каких условиях я не поднял бы руку на тебя.
– Я знаю это, – прошептала она, – и всегда
– Всегда знала, вот как! – невольно повысив голос, воскликнул Корт. – Тогда что заставило тебя говорить всем и каждому, что я был жесток с тобой, что я тебя бил?!
Уже в следующее мгновение он пожалел о вырвавшихся словах, но дело было сделано. Будь проклят этот длинный язык, подумал он с отвращением. Зачем спрашивать, если ответ известен заранее? Желая оправдать себя, жена обычно обвиняет мужа в жестоком обращении.
– Я никогда не говорила ничего подобного!
– Значит, это сделал за тебя кто-то другой. Тебе ведь известно, что писали тогда газеты? Меня изображали исчадием ада!
– О! – вдруг вырвалось у Филиппы, и она закрыла лицо ладонями. – Кажется, я понимаю… мои подбитый глаз! Боже мой, кто бы мог подумать!.. Когда ты дрался с Сэнди, я пыталась встать между вами и получила удар локтем в глаз. Думается мне, ты этого даже не заметил. – Она подступила к Корту, нервно комкая в руках пояс пеньюара. – К вечеру у меня был большущий синяк под глазом, но прислуге Сэндхерст-Холла были даны строжайшие указания молчать об этом.
– Значит, кто-то счел нужным пропустить указания мимо ушей. Сама посуди, как можно скрыть такую потрясающую новость! – с горечью произнес Корт.
– Нет-нет. Ты ошибаешься! – Прислуга Сэндхерст-Холла не стала бы выносить сор из избы. – Филиппа помолчала. – Думаю… проговорился кто-нибудь из твоих слуг.
– Нелепость! – отмахнулся Корт. – Мои слуги не могли знать, что у тебя под глазом синяк.
– Нет, могли, – тихо сказала Филиппа. – Я приезжала в Уорбек-Хаус поговорить с тобой… объясниться. Дворецкий не мог не заметить мой заплывший глаз. Могу себе представить, чего он себе навоображал!
Корт не в первый раз ощутил раскаяние при мысли, что Филиппа стояла на пороге его дома – еще недавно их общего дома, – умоляя впустить ее, а он отказал ей. Он не помнил тогда себя от ярости. Приди она на следующий день, все было бы по-другому. Ах если бы можно было повернуть время вспять! Их жизнь сложилась бы иначе. Но кто мог подумать, что она решится на побег!
– Даже если Нэш видел этот злополучный синяк, – начал он с усилием, – он бы не рассказал об этом ни одной живой душе. Я дам руку на отсечение.
Филиппа задумалась, а когда заговорила снова, в голосе ее звучало раскаяние.
– Кроме дворецкого, меня видели твои соседи напротив, графиня Флинншир с дочерью. Выслушав отказ, я повернулась, чтобы уйти, а они как раз спускались по лестнице к коляске.
Неожиданно Корта захлестнула волна облегчения. До этой минуты он не подозревал, как много значила для него искренность Филиппы. Сознание того, что она предала его вторично, очернив в глазах публики, мучило его не многим меньше, чем измена. И вот теперь оказалось, что прозвищем «Уорлок» он был обязан вовсе не ей.