Обещаю тебя забыть
Шрифт:
Столик Карины находится почти у самой сцены, и видно, что ей нравится выступление. Тем лучше: меньше будет дергать меня.
— О, смотри, а тут твоя знакомая, — толкает Набережный, указывая в сторону аллеи, откуда почти в нашу сторону идут Катя с сыном.
Ее сутулого дрыща рядом с ней нет, что на мгновение дает надежду.
— Слушай, — хмурится Вадим, — я все думал, кого мне ее пацан напоминает. Вот эти светлые вьющиеся волосы, черты лица, улыбка. Твою сестру Настю. Вернее, ее дочку, племяшку твою. Один в один.
"И сына моего не трожь. Ты ему никто, не строй из себя заботливого…"
Мгновенная вспышка, озарение и понимание, почему меня так царапнули эти ее слова.
Ты ему никто.
Ты ему…
Твою мать!
Я резко выдыхаю, переводя взгляд на Катю, а после на ее сына. Может ли быть такое, что это мой ребенок? Что она утаила от меня сына?
Сколько ему лет? Навскидку около пяти, плюс-минус. То есть вполне.
Пытаюсь вспомнить, было ли что про его возраст в тех материалах, что нарыл на Андрееву мой безопасник. Хрен его знает, я тогда вообще про ребенка не думал, и мысли не было, что он может быть моим. Меня Катя интересовала.
— Ты иди, я подойду чуть позже. Мне позвонить нужно, — киваю Набережному.
Достаю телефон и набираю номер Андрея.
— Слушай, помнишь, я просил тебя узнать все, что сможешь, о Екатерине Андреевой? — начинаю с главного. — Сколько лет ее сыну? Мне нужна точная дата. И выписка из его медицинской карты, вернее, данные о том, в какой срок он родился. Доношенный, нет?
— Эм, прямо сейчас не скажу. За рулем. Через полчаса буду дома, гляну. Подойдет? — уточняет безопасник. — Или тебе прям срочно надо?
— Да нет, в течение вечера скинь мне смс-кой.
— Договорились. Сделаю.
Я провожаю взглядом Катю с сыном, которая, сменив траекторию, обходит меня стороной.
Рано я радовался, когда думал, что хмырь самоустранился. Он ждет ее вместе с какой-то девкой за столиком. Оживляется, вставая и двигая для нее стул. Суетится.
Раздражение копится как снежный ком. Катя, Катя…
Она ведь понимает, что если я узнаю правду, если этот пацан действительно мой сын, то я от нее не отстану. А мальчишка и правда похож на мою племяшку. Даже мимика одинаковая. Как я сразу этого не заметил?
Интересно, тест ДНК потребуется делать или Андреева сама признается, когда поймет, что я все знаю?
Иду к Карине, которая, заметив меня, машет рукой. Другого варианта нет. Набережный был прав, когда говорил, что Карина ни при чем. В конце концов, окончательное решение о том, чтобы взять ее с собой сюда, принимал я, значит, мне и отвечать.
Сесть отдельно означает дать повод для сплетен, которые мне сейчас не нужны. Да и вообще не нужны, не только сейчас.
— Что тебе заказать? Меню у них ограниченное, так что выбор не особо большой, — наклоняется она к уху, когда я присаживаюсь за стол.
Пробегаю глазами
Карина подзывает официанта, передавая заказ.
— Как прошел день? — интересуется она.
— Продуктивно.
— Все сделал, что хотел?
— Почти, — отвечаю сухо.
Народа собирается достаточно. Все свободные места заняты, а те, кому не хватило, остаются стоять. Я так понимаю, приехали местные фанаты музыкальной группы. И все бы ничего, но меня начинает раздражать количество лишних людей, особенно когда они закрывают обзор того, что мне на самом деле здесь интересно, а именно — столик Кати.
Взгляд помимо моей воли притягивает их четверка, вернее, тройка: Андреева, ее сын и этот долговязый хмырь.
Пацаненку периодически становится скучно, он вскакивает, чтобы попрыгать, потанцевать, пока мама занята милованием со своим хахалем.
Вот этот жердь берет ее за руку, вот подносит ко рту, целуя, наклоняется, чтобы то ли что-то прошептать на ухо, то ли поцеловать.
— Пойдем потанцуем? — одергивает меня Карина в тот момент, когда Катя, улыбаясь, с чем-то соглашается и чуть ли не заглядывает в рот этому дрыщу.
— Не хочу, — отзываюсь на автомате.
— Стас, ты целый день напряженный. Пойдем, расслабишься.
— Я не хочу, — поворачиваюсь в ее сторону и повторяю жестко.
К счастью, до нее доходит и в третий раз повторять не приходится.
— Ну и ладно, — жмет обиженно плечами.
Карина с самого приезда сюда заметила, что у меня плохое настроение. Пыталась вначале узнать, что стряслось, потом лезла с желанием поднять его, а после, когда поняла, что ее попытки делают только хуже, недовольно замолчала и отстала. И вот опять пытается привлечь мое внимание.
Выходит на танцпол, начиная призывно крутить бедрами. Красное платье, ярко-алая помада, густая шевелюра черных волос, каблуки и сальный блеск в глазах. Когда-то я повелся на все это, сейчас — тошнит. Пошло, кричаще и безвкусно.
Отворачиваюсь, снова переключаясь на интересующий меня столик. Катя тоже идет за руку со своим хмырем на танцпол. А вот это уже слишком. Я даже напрягаюсь, когда вижу, как он специально или ненароком пытается лишний раз ее коснуться. Плеч, талии, руки, волос.
На Кате черное обтягивающее платье. Глухой воротник под горло, рукава три четверти и длина платья почти до колена. А вот разрез сбоку до середины бедра заставляет взыграть воображение. Сочетание скромности и порока. Она кажется строгой, даже холодной снаружи — светлые длинные волосы, голубые глаза, сливочная кожа, — но я-то знаю, какая она бывает горячая внутри. И то, что теперь эту страсть она дарит другому, заставляет кровь кипеть в венах. Ревность ядовитой кислотой растекается в груди.