Обет мести. Ратник Михаила Святого
Шрифт:
Сталь сверкнула быстрее молнии, но Иван ждал этого. Ловко отбив левой рукой сильный удар, он сделал длинный выпад и погрузил острие своего оружия в горло Амылея.
– Ты первый ударил, паря!.. – поднявшись с колен, произнес Иван, глядя на агонию давнего врага. – Так что все было по-честному. Теперь все вы там собрались. Говоришь, на Яике Любаня? Значит, снова придется вернуться в степь, коли так!
Взгляд парня упал на левую руку нойона. Иван нагнулся и стащил со среднего пальца дорогой золотой перстень с витиеватой печаткой. Подумав, накрепко зажал его в кулаке.
Через полчаса ратник
– Это твое, брат! Татарину они больше не нужны. Спасибо тебе.
– Дак ведь это не я, боярин… – растерялся десятник, не отводя, однако, загоревшегося взгляда от дорогого подарка.
– Бери, бери, добрая бронь!
– А тебе?
– У меня есть. Прощай, Юрко, не поминай лихом!
На следующий день Иван по приказу боярина Василия предстал перед победителем-князем. Михаил был необычайно хмур. Славная победа, одержанная им, явно тяготила хозяина Тверской земли. Татары впервые были биты в открытом бою, и теперь от него требовался недюжинный талант, чтобы отвести от своих рубежей гнев Узбека. Иван уже успел заметить, что всех уцелевших татар привечали, словно дорогих гостей.
– А-а-а, Иван! – узнал князь, и лицо его на краткий миг отмякло. – Спасибо тебе, славно бились. Что хочешь за службу?
Иван покосился на стоявшего неподалеку и все слышавшего Василия и ответил:
– Что хотел, уже получил! Спасибо на добром слове, княже!
– Сотником не желаешь в дружину вернуться? Такие люди сейчас ой как нужны.
– Не сердись, княже, а только вскоре у меня будет другая дорога. Коли живой из Орды вернусь, тогда и отвечу.
– Из Орды? – набежала тень на княжеское чело. – Пошто?
– Должок там один получить надобно. Только вот не ведаю, захотят ли вернуть. Прощай, княже, дай Бог тебе удачи во всем! Прощай, боярин, спасибо тебе за…
Иван запнулся, поняв, что едва не проговорился о вчерашнем ослушании Василием княжьего приказа.
– …память добрую да слово справедливое. Дочери привет передавай, коли возможным посчитаешь.
Низко поклонившись, он отошел в сторону.
Дома Ивана ожидал страшный удар. По следам на снегу татары смогли найти дорогу на схоронку его односельчан за Чертовым болотом, вставший лед легко пропустил конных. Враги всласть полютовали в лесу, ловя не успевших разбежаться мужиков и баб. Среди нескольких убитых оказалась и его жена Анна, с рогатиной в руках дерзнувшая отстаивать свою женскую честь. Метко выпущенная стрела погасила эту попытку в самом зародыше. Дочь, засунутая матерью под груду хвороста, осталась цела, и теперь старый Федор с помощью соседей выхаживал ее как мог.
Единственным благом было лишь то, что деревня осталась не сожженной.
Узнав о решении сына, отец взбеленился:
– Ты совсем рехнулся, что ли? Где это видано, чтобы простой смерд из Орды полоняника вытаскивал?! Тем более что все Амылеи, почитай, от руки твоей пали! Да тебя там на куски разорвут в первый же день!!
– Оттого и спешу, батя, чтоб допреж слухов о разгроме на Яике оказаться. А за Любаню я перед Богородицей обет давал! Иль хочешь, чтобы от нас и Господь отвернулся?
– Дочь-то на кого оставляешь, дурак?! Пограбили ведь нас подчистую, с голоду скоро пухнуть начнем.
–
– Серебро тебе самому в Орде потребуется. Выкупать Любаню на что будешь?
– Выкупает слабый, у меня иная задумка. Да и перенять могут серебро лихие люди, пока добираюсь. Тратьте, здесь оно нужнее. А я к весне постараюсь обернуться. Пойду о дву-конь, должен успеть.
Иван помог наскоро подремонтировать избу, навестил могилу жены, навеки легшую рядом с его братом и Протасием, и вернулся в Тверь.
Через несколько дней во главе десятка сорви-голов, которым после Ивановой школы и ратной удали в сече тесен показался отчий дом, Федоров сын направился в сторону Нижнего Новгорода.
Глава 29
Снова хвойные леса постепенно сменялись дубравами. Те, в свою очередь, разбегались в стороны, давая все больше простора природным, не рукотворным полям. Опять Иван думал о том, какой бы здесь был простор для ратарей, вынужденных севернее воевать с лесом ради росчисти пахотной земли. Но степи южнее Мурома всегда привлекали к себе южных конных налетчиков, оттого и лежала эта плодородная земля втуне, оттого и подавались пахари под защиту хвойных крепостей. Лучше воевать с вековым бором, чем с кочевником!
Иван не стал держать путь через Нижний. За день десяток без помех покрывал полсотни верст, а брошенных скирд и стогов было достаточно, чтобы переночевать в тепле и подкормить лошадей. Испуганные крестьяне, узнав, что едут свои и грабить не станут, охотно пускали на ночлег, жалуясь и на татар, и на своих князей, переставших быть надежной защитой. Жаловались на мышей, щедро расплодившихся на плохо убранных полях, на волков, не дающих проезда ни днем, ни ночью. Такова уж, видимо, душа у русичей: в горькую минуту исповедался о неизбывном горе первому встречному – и сразу полегче стало! И новый день уже не столь горек и печален…
Вестям о разгроме татарского войска вначале упорно не верили. Потом потихоньку оживали, начинали робко улыбаться. Потом невесть откуда появлялась корчага хмельного меда или браги, и до утра над деревушкой звучало пение и громкие голоса. Утром же морщинистые бабы усердно крестили отъезжающих далее тверичей, словно те возвестили о полном крахе ненавистных ордынцев.
Встречных татар практически не было. То ли поспешно откочевали, узнав про неудачу Кавгадыева похода на Русь, то ли дотла разграбленные земли мало привлекали легкие конные отряды. Лишь за Окой, когда русичи встали на очередную дневку, они впервые столкнулись с полусотней конных.
Завидев славян в бронях и оборуженных, молодой узкоглазый сотник едва не дал команду на сшибку. Но Иван спокойно погасил страсти, достав и явив кочевникам пайцзу Торгула. И в который раз мысленно пожелал здоровья ее бывшему хозяину, если тот еще не пал от руки великоханского палача.
Сотнику Иван представился на хорошем татарском как посланник плененного темника Кавгадыя и подробно расспросил о кочующих поблизости стойбищах, о самом коротком и безопасном пути к Сараю, о многом другом. В том числе поинтересовался, не встречали ли джигиты в своих степных блужданиях лихого багатура по имени Нури.