Обезглавить. Адольф Гитлер

Кошута Владимир Алексеевич

В кабинете Гитлер предложил ему место у журнального столика, демонстрируя этим свое расположение, создавая условия для непринужденной беседы. Сам расположился в кресле напротив и все тем же пронзительно-любопытным взглядом рассматривал Леопольда, которому было явно не по себе, но он сидел смиренно, ожидая начало разговора, который, должен был начать Гитлер.

— Нет ли у короля Бельгии личных просьб и пожеланий? — спросил Гитлер, откровенно давая понять Леопольду, что принимает его у себя не как командующего бельгийской армии, а как короля Бельгии.

Леопольд понял это и, выждав несколько мгновений, ответил спокойно,

благодарно.

— Личных просьб и пожеланий нет. Я благодарю вас за то, что оставили мне и моей семье замок Лакен. В нем я чувствую себя совершенно свободным.

— Я очень рад. Беспокойство о сохранности семьи короля было для меня приятным, — вновь польстил Гитлер и после некоторой паузы, видимо, свидетельствовавшей, что дипломатический этикет закончен, уже совершенно иным голосом, в котором звучали нескрываемые нотки повелителя, спросил: — Я хотел бы знать, есть ли у вас личные взгляды на будущее вашей страны?

— Да, есть, конечно, — изменившись в лице, поспешно ответил Леопольд.

— Я готов вас выслушать.

Леопольд бесстрашно посмотрел в его помрачневшее, нервное лицо, подтвердил.

— Да, господин канцлер, есть, конечно, — Голос его при этом дрогнул и он мысленно выругал себя за расслабленность. В одно мгновение овладев собой, продолжил: — Для Бельгии я остаюсь королем и в связи с этим серьезно озабочен ее судьбой, судьбой моих подданных в оккупации. Все мои заботы о Бельгии, подчинены главному: я хотел бы получить от вас, господин канцлер, заверение относительно независимости моей страны.

Гитлер недовольно повел плечами, будто удобнее устраиваясь в кресле для решительного разговора, но ничего не ответил.

— Прежде, чем обсудить другие проблемы, — мягко настаивал Леопольд, — я хотел бы иметь разъяснение по этому вопросу.

С каждым его словом о независимости Бельгии, все больше ожесточалось лицо Гитлера. Его лихорадочный взгляд поблуждал по Леопольду, уставился в одну точку на мундире в области сердца, и король почувствовал, как в груди у него похолодело.

— Что будет с независимостью Бельгии? — еще раз спросил он свинцовыми губами.

Гитлер и на этот раз ничего не ответил. Поднялся из-за столика, несколько раз нервно прошел по кабинету. Остановившись около сидевшего в потерянной позе Леопольда, спросил:

— Что будет с независимостью Бельгии?

— Да, господин канцлер.

— Прежде всего, — приглушенным голосом начал Гитлер, — я хочу заметить, ваше величество, что Германия не хотела войны. Не хотела, — подчеркнул он и, заражаясь гневом, продолжил: — И я сделал все, чтобы предотвратить ее. Но бельгийское правительство приложило немало усилий, чтобы вместе с Англией и Францией подготовить войну против Германии. Бельгия служила трамплином для военных действий против рейха.

Будто разрядившись от гнева, он круто повернулся перед Леопольдом и вновь пошел по кабинету.

— Независимость? — спросил издалека, от своего рабочего стола.

— Я позволю себе напомнить, господин канцлер, о нейтралитете Бельгии, невмешательстве в дела Европы и события в ней происходившие до начала войны, — осторожно сказал Леопольд.

— Нейтралитет, независимость? — мрачно проговорил Гитлер, возвращаясь к столику и усаживаясь на свое место, — В настоящее время в Европе складывается такая обстановка, которая дает мне право требовать от Бельгии безоговорочного подчинения

в военной области и во внешней политике.

Мраморная бледность лица Леопольда сменилась приливом крови. Его мечты о независимости Бельгии в условиях оккупации рухнули в один момент и от этого он почувствовал себя близким к потере сознания.

— Но… — молвил он, пытаясь сопротивляться, — Но, господин канцлер, безоговорочное подчинение в военной области и во внешней политике исключает независимость Бельгии и я, как…

— Во внутренней области, — прервал его Гитлер, не дав довести мысль до конца, — вы можете делать все, что хотите. Германия не для того существует, чтобы выполнять роль гувернантки малых стран.

Ошеломлявшие и категорические решения Гитлера сбили Леопольда с занятой позиции, но он все же надеялся, что не все кончено, что где-то еще есть проблеск на положительное решение проблемы, надо только отстаивать свое право.

— Да, но оккупационный режим, — продолжал он осторожно, — установленный вашими войсками, лишает меня, как короля Бельгии, возможности делать, что я хочу и во внутренней области.

— Повторяю, Германия не гувернантка малых стран, — отрезал Гитлер.

Леопольд понял, что этот вопрос исчерпан и умолк. Той борьбы, которую он был намерен вести по главной проблеме, не получилось. Непреклонная и решительная воля диктатора сломила его и он, до глубины души потрясенный крушением своих иллюзий, после короткого, но мучительного раздумья, перешел к другой проблеме.

— Я желаю обратить ваше внимание, господин канцлер, на недостаток продовольствия, — сказал он, стараясь придать своей речи уверенный, независимый тон, но голос его фальшивил, выдавая внутреннее волнение и страх, — У нас нет больше резервов, они вывезены вашей администрацией. Если не случится чуда, то в Бельгии в ближайшее время начнется голод.

Гитлер уловил состояние Леопольда и, словно потешаясь над ним, ответил назидательно, как отвечает учитель школьнику.

— Сейчас, ваше величество, все должны страдать, испытывать часть общих трудностей. Но, — повысил он голос, — германский народ должен меньше всего страдать от последствий войны, потому что мы ее не хотели! — На его мрачном лице с темными полукружьями под веками при этой откровенной лжи не дрогнул ни один мускул. — Если голод наступит, — продолжал он развивать свою мысль, — то его должны испытать прежде всего другие страны, а не Германия. Они должны перенести свою долю ответственности. Бельгийское правительство также имеет свою долю ответственности.

Логика Гитлера была чудовищной. Собственную вину за развязывание войны в Европе он безоговорочно взваливал на другие государства, правительства, народы, привлекая их к ответственности. В свое оправдание он выворачивал всю довоенную историю Европы наизнанку, пытаясь убедить в этом Леопольда.

Заметив плохо скрываемое недоумение и несогласие на лице Леопольда, он прибег к шантажу.

— Я могу опубликовать документы, которые убедительно это доказывают. У бельгийского правительства была особая точка зрения на нейтралитет, — вновь повысил он голос, по-видимому, совершенно забыв, что несколько минут назад утверждал, что принцип нейтралитета Бельгии — свидетельство политической мудрости Леопольда, — К десятому мая оно сделало все, от него зависящее, чтобы вместе с Францией и Англией подготовить войну против нас.