Обезьяна на мачте
Шрифт:
Он первый догадался, что Шланга зовут вовсе не Садко.
— Раз «Садко» в кавычках написано, значит это не кличка, а название какого-то предприятия. «С\с» - это скорее всего какой-нибудь !специализированный совхоз» или «сельский совет». Да и не похож он ни на какого Садко… Он напоминает мне некий экзотический цветок. Черную хризантему, например. Даже не цветок, а пока что бутон, который вот-вот распустится… Послушайте, это же отличная кличка — Бутон! Бутон! Бутон! — поманил писатель. И Шланг пристально посмотрел ему в глаза: «Чего надо?»
— Смотрите, да он отзывается! Вот умница. Ну, так и быть тебе Бутоном. А знаете что, Матвей Матвеевич, отдайте-ка вы его мне, а? Все равно он мышей не ловит. А я вам своего Шерифа
Старик махнул рукой.
— Да забирайте так! Все одно приблудный… А шустряка мне вашего и даром не надо. Он еще бороду с галстуком перепутает. Мне ему в хвост не дунуть, не вовек не оторвать, — смеялся сторож. — Так и буду ходить, как с медалью. Разве что ножницами отстричь с бородой вместе.
Смех смехом, а только забрал писатель Шланга-Садко-Бутона в Москву, и стал тот жить высоко над землей — на двадцать пятом этаже дома-башни, что стоит в Черкизове против Архиерейского пруда.
Ох, до чего ж тоскливо быть собакой писателя! День-деньской сидит он за столом и все пишет, пишет, пишет. Вздыхает, скрипит креслом, шуршит бумажками. А ты лежишь в ногах и изображаешь прикаминную шкуру. И стучи в паркет хвостом — не стучи, он все равно пойдет гулять только к вечеру. Да если бы гулять! Он же в аптеку какую-нибудь пойдет или на почту, а ты сиди у дверей и жди, когда он из толпы вынырнет.
Больше всего Бутон не любил ходить в сберкассу. Во-первых, в ней у него не было совершенно никаких дел, а во-вторых, люди там стояли нервные, озабоченные, злые, будто в очереди у колбасного прилавка. Но у прилавка хоть благоухало колбасой, а в сберкассе нос сушила бумажная пыль да вонь закисающих чернил на искляксенном столике.
Нет, звездами над ночным морем в Москве и не пахло. А глядя с балкона на невзрачный в огнях городского неба обломок луны, и вовсе хотелось взвыть по-волчьи.
Одно хорошо: если всех бесчисленных собак, живших в высоченном доме, — эрдель-терьеров, болонок, спаниелей, такс, борзых — выводили гулять на поводке, то Бутон всегда бегал сам по себе, так как его хозяин справедливо считал, что на поводке собака глупеет.
Бутон очень быстро втянулся в жизнь большого города. Безошибочно определял, к какой двери подходит кабина лифта, без лишних приглашений забегал в нее, терпеливо ждал, когда раздвинутся створки, и первым выскакивал во двор. Он бежал впереди хозяина, предугадывая его путь, а когда сомневался, куда свернуть, оглядывался и все понимал по кивку головы: в подземный переход, за угол направо, прямо… Широкую оживленную улицу он переходил, семеня за хозяином след в след, как за поводырем, и никогда не пытался перебежать сломя голову. Его удерживал великий инстинкт сохранения жизни. Если хозяин влезал в переполненный трамвай, то и Бутон отважно и ловко протискивался меж многих ног, сумок, портфелей, вызывая у кого-то легкую оторопь, у кого брань, у кого искреннее удивление.
— Боже, здесь еще и собака!
— Куды лезешь, тебя здесь не хватало!
— Осторожно, собачку не затопчите.
— Затопчешь ее, она вас как за ногу схватит…
— Бедненькая! В общественном транспорте и без намордника!
А Бутон, давно устроившись
Это была идеальная собака для огромного переселенного города. В любой толпе, даже в стаде горластых футбольных болельщиков, Бутон чувствовал себя легко и уверенно, словно лайка в привычном лесу.
Зимой писатель закончил, наконец, свою книгу, и стал жить, как человек. По утрам теперь он бегал вокруг большого незастроенного пустыря. И не было для Бутона большей радости, чем обогнать хозяина в беге, забежать далеко вперед и, победно улыбаясь, поджидать его, чтобы умчаться от него дальше и снова поджидать, деловито выгрызая снег, набившийся между пальцев. Этот ком черной шерсти носился каким-то очень странным аллюром, который можно назвать разве что «бег кубарем». Трудно было понять, то ли он скачет, то ли катится, оставляя в снегу не цепочку следов, как полагается благовоспитанной собаке, а широкую рыхлую борозду.
Потом они шли завтракать. Бутон и здесь обгонял хозяина, в мгновение ока проглатывая все, что лежало в его миске. Хозяин же возился со своей едой томительно долго, разрезая ее на кусочки, пережевывая, запивая… Бутон старательно вилял хвостом, выманивая его на прогулку. «Ну пойдем же, пойдем, — умолял он взглядом, — нас ждут необыкновенные приключения. Стоит только выйти, и они начнутся!»
Никаких особых приключений на улице не случалось. Просто писатель очень много ходил по Москве, Бутон же охотно сопровождал его всюду, и чтобы не ставить хозяина в неловкое положение, всегда держался поодаль и делал вид, что он ничейный пес. Он терпеливо ожидал его у служебных подъездов, вскакивал в двери автобусов, в тамбуры электричек и никогда не терял из виду в самой густой толчее. Должно быть, писателю было приятно, что он не одинок в своих скучных скитаниях, и он уверял всех бессобачных знакомых, что добрый пес в современном городе нужен человеку не менее, чем в пещерные времена, что никакие видеомагнитофоны и компьютеры не заменят горожанину радость общения с посланцем из царства зверей, что заглядывая в глаза собаки, он смотрит в душу великой Природе, оставшейся, увы, по ту сторону кольцевой автодороги.
— А самое главное, — восторгался писатель, — он совсем не болтлив и не мешает думать!
Счастливый случай — в который раз! — решил судьбу Бутона. Однажды хозяин увидел по телевизору весьма взволновавший его репортаж, о том, как спасательное судно «Садко» пришло на помощь загоревшемуся в море теплоходу. Когда на экране промелькнул спасательный круг с надписью «с\с “Садко”» , писатель понял, что означают загадочные буквы на медном ошейнике.
Понял и Бутон, что показывают его родной корабль. Лежа под столом, он вдруг услышал голос Вересова, который отвечал на вопросы репортера. Он тут же выбрался из-под стола и уставился на экран, где мелькали знакомые лица. Он ушам своим не поверил, когда телевизор заговорил голосом Феди Котова, потом голосом диктора. Пес вскочил, заскулил, забегал вокруг телевизора и даже забросил передние лапы на деревянный ящик, как будто тот мог раскрыться и впустить его внутрь кубрика.
Весь вечер Бутон пролежал на коврике, грустно уткнув нос в пушистый кончик хвоста. Даже есть не пошел. И утром не подошел к миске, хотя там и лежал кусок чайной колбасы. На прогулку поплелся нехотя, понуро опустив голову. Одним словом — затосковал всерьез и надолго.
И тогда хозяин сел и написал письмо в Севастополь, командиру «Садко». Так мол и так, попал ко мне черный пес с медным ошейником, на котором выгравировано имя вашего корабля. И хотя я очень привык к этому обаятельному существу и мне будет очень жалко с ним расставаться, все же готов передать его вам, так как Бутон буквально чахнет от тоски по своему первому дому.