Обезьяна приходит за своим черепом
Шрифт:
«Господи, кого же они тут ещё агитируют?» — горестно подумал Ланэ.
Потом пришли двое в глухой военной форме и синих фартуках поверх неё, принесли с собой лестницу и стали обмерять стену. Мерка проходила как раз через фигуру Рамзеса.
— Всё мерите, строители? — насмешливо спросил человек, выписывающий пропуска. — Строить-то когда же будете?
Один из пришедших полез наверх, другой остался внизу и достал записную книжку.
— Восемь сорок три! — крикнул человек сверху. — Записал? Не плачь, сошьём тебе конурку, будешь сидеть да поплёвывать...
—
— Да не плачь, сошьём! — крикнул тот, что стоял внизу.
«Ну, пропали фрески! — скорбно подумал Ланэ. — Настроят они тут курятников!»
В это время зазвонил телефон. Сухонький человечек в пенсне взял трубку, послушал немного и крикнул:
— Господин Ланэ, идите сюда, сейчас вас проводят!
Его повели по длинным коридорам, залитым белым светом неоновых ламп.
Стены и двери были свежевыкрашены, и в коридоре пахло свежей замазкой. В конце, где коридор переходил в лестницу, стояли две лавки, и на них сидело несколько человек в военной форме. В другом месте и около другой лестницы Ланэ встретил человека, который шёл между двумя солдатами. Поравнявшись с Ланэ, человек взглянул на него и остановился.
Остановился и Ланэ.
Человек выглядел очень грязным, растрёпанным, давно не бритым. Сорочка у него была в ржавых пятнах, один рукав пиджака был мокрым и чёрным, на другом была дыра, и из дыры лезли какие-то тряпки. Ланэ с трудом узнал в этом оборванце журналиста Швейцера.
— Боже мой! — сказал он ошарашенно. — Это вы!
Швейцер вдруг оттолкнул солдата и рванулся к нему.
— Жене передайте! Улица Марикер, двадцать восемь, — несвязно заговорил он, хватая Ланэ за одежду. — К своей матушке... пусть едет к своей матушке... Господин Ланэ... Господин Ланэ... Вы понимаете, они хотят, чтобы я... — Он всё цеплялся за его одежду.
— Стой! Куда? — крикнул, опомнившись, солдат и рывком за ворот отбросил Швейцера.
— Улица Марикер, двадцать восемь! — отчаянно крикнул Швейцер, падая.
— А вы чего тут слушаете? — набросился на Ланэ солдат с двумя нашивками, очевидно, ефрейтор. — Вам чего? Где ваш пропуск? Кто вас вызвал?
— Альфонс Коппе должен мне две тысячи пятьсот, — кричал Швейцер с пола. — Пусть жена возьмёт их...
— Ты!.. — рявкнул на него солдат и занёс руку для удара. — Будешь ты молчать или нет?!
— Идёмте, идёмте, — сказал Ланэ тот, который его вёл, — идёмте, не задерживайтесь.
Ланэ слепо посмотрел на Швейцера, приоткрыл рот, чтобы что-то спросить, но вдруг прыгнул в сторону и побежал по лестнице.
Но на лестнице его остановили опять.
Высокий офицер, который, очевидно, стоял тут с самого начала и всё слышал, загородил ему дорогу и спросил:
— Вы к кому идёте? Где ваш пропуск?
Ланэ растерянно сунул ему в руки бумажку.
— Ага! — кивнул головой офицер. — Отлично, идите! — и отдал пропуск обратно.
Он спустился с последней ступеньки и зашёл в кабинет напротив.
Когда Ланэ добрался до Гарднера, тот только
Кивком головы он отпустил солдата и показал Ланэ на кресло перед собой.
— С кем это встретились в коридоре? — спросил он безразличным тоном.
— Со Швейцером, — ответил Ланэ и почувствовал, что бледнеет.
— Вы с ним были знакомы?
— Я был с ним знаком, — оцепенело сознался Ланэ (врать он уже не смог бы).
— Так вот! Можете выполнить все его поручения. Не полагается это — ну да уж что делать. Раз так вышло. Только вот что. — Гарднер значительно улыбнулся: — От передачи ваших собственных впечатлений воздержитесь! Зачем расстраивать женщину? Ведь она и так страдает, незачем же причинять лишнюю боль там, где это не нужно? Не правда ли?
— Правда! — с восторгом согласился Ланэ. — Ах, это такая правда!
После того как он уверился, что ему ничего не угрожает, он почувствовал такое облегчение, такую бурную радость, такую лёгкую и даже восторженную готовность пойти на любую подлость, что даже в голове у него зашумело, как от лёгкого вина.
— Когда же вы сходите к госпоже Швейцер? — спросил Гарднер.
— Да нет, нет, — заторопился Ланэ. — Зачем я туда пойду? Вы не думайте, пожалуйста.
— Ну вот, почему же не пойдёте? Сходите! Обязательно сходите! И скажите ей и про долг и про то, чтобы она уезжала. С какой стати женщина будет страдать за чужой грех? Она, может быть, о нём и не знала совсем! Нет, сходите, сходите! Обязательно даже сходите! Мы ничего не имеем против. И даже, наоборот, я прошу вас сходить! Пусть она не бегает к нам и не отнимает у нас понапрасну время. Ох, эти женщины! Беда, господин Ланэ, когда жизнь их выбрасывает за пределы трёх Ка.
— Трёх Ка?! — радостно взвизгнул Ланэ.
— Трёх Ка, — улыбнулся Гарднер.
— Трёх Ка! Трёх Ка! — с почти истерическим восторгом повторял Ланэ. Какая это глубокая правда! Это ведь немецкая народная мудрость? Народная мудрость, не правда ли?.. Три Ка! Я завтра же схожу к госпоже Швейцер!
— Сходите, сходите, — кивнул головой Гарднер и погладил себя по волосам. — Ну, а что за разговор у вас ко мне?
Ланэ довольно связно рассказал ему о письме, и рассказал, конечно, только то, что считал нужным сказать, и от этого понять можно было не всё.
— Но вы писали ему, — перебил его Гарднер, — что вы окончательно и бесповоротно порываете со своим прошлым, что иллюзий насчёт реванша и реставрации быть не может и что он только тогда сохранит своё место и даже жизнь, если безоговорочно последует вашему примеру?
— Ну разумеется! — воскликнул Ланэ, обрадованный тем, что Гарднер не старается уточнять вопрос в нежелательном для него направлении. — По существу, только об этом я и писал!
— Так в чём же тогда дело? — удивился Гарднер, который уже очень ясно понимал, что и такое мог нагородить Ланэ. — Что ж вы ещё волнуетесь?.. Профессор Мезонье — ваш учитель, и личные отношения с ним мы вам никак не можем запретить! «Хоть кривой, да свой!» — говорят в Чехии.