Обгорелое лицо
Шрифт:
— Связать ее смерть с их исчезновением? — возмутился он. — Какая нелепость!
— Может быть — однако связь есть! — не отставал я. Я жалел его, но работа должна быть сделана. — Есть. Если вы мне ее объясните, может быть, ее не придется разглашать. Но я должен до нее добраться. Вы ее объясните — или я стану искать ее по всему городу.
Я подумал, что он меня ударит. И я бы его не упрекнул. Тело его напряглось… потом обмякло, и он откинулся на спинку. Он отвел глаза и забормотал:
— Я ничего не могу сказать. Когда служанка вошла
— Вчера вечером вы ее видели?
— Нет. Я не обедал дома. Пришел поздно и отправился прямо к себе в комнату, не хотел ее беспокоить. Я не видел ее со вчерашнего утра, когда ушел из дома.
— Вам не показалось, что она взволнована, беспокойна?
— Нет.
— Как вы думаете, почему это случилось?
— Господи, не знаю, честное слово! Я ломаю голову и не могу понять!
— Болезни?
— Она была здорова. Никогда не болела, никогда не жаловалась.
— Может быть, ссора?
— Мы никогда не ссорились… ни разу за те полтора года, что мы женаты!
— Денежные затруднения?
По-прежнему глядя в пол, он помотал головой.
— Какие-нибудь неприятности? Он опять помотал головой.
— Вчера вечером служанка не заметила никаких странностей в ее поведении?
— Никаких.
— Вы поискали в ее вещах — бумаги, письма?
— Да — и ничего не нашел. — Он поднял голову и взглянул мне в глаза. — Одно только, — он говорил очень медленно, — в камине у нее была кучка пепла, как будто она сожгла бумаги или письма.
Корелл больше ничего не мог сообщить — по крайней мере, я больше ничего не мог от него добиться.
Девушка в прихожей конторы Альфреда Банброка сказала мне, что он на совещании. Я попросил доложить обо мне. Он вышел с совещания и увел меня в свой кабинет. Его усталое лицо выражало только одно: вопрос.
Я не заставил его ждать ответа. Он был взрослый человек. Замазывать плохие новости не имело смысла.
— Дело приняло скверный оборот, — сказал я, как только мы закрылись в кабинете. — Думаю, нам надо обратиться за помощью в полицию и в газеты. Вчера я опрашивал некую миссис Корелл, подругу ваших дочерей, и она лгала мне. Ночью она покончила с собой.
— Ирма Корелл? Покончила с собой?
— Вы ее знали?
— Да! Очень близко! Она была… то есть да, была — близкой подругой моей жены и дочерей. Покончила с собой?
— Да, отравилась. Сегодня ночью. Какая тут связь с исчезновением ваших дочерей?
— Какая? — переспросил он. — Не знаю. А должна быть связь?
— По-моему, должна. Мне она сказала, что не видела ваших дочерей недели две. Муж ее только что мне сказал, что в среду днем, когда он вернулся из банка, они с ней разговаривали. Когда я ее расспрашивал, она нервничала. И вскоре покончила с собой. Можно не сомневаться, что какая-то связь тут есть.
— И это означает?..
— Означает, — подхватил я, — что, если даже вашим дочерям ничто не грозит,
— Вы думаете, что с ними случилась беда?
— Я ничего не думаю, но знаю, что, если за их отъездом последовало самоубийство, нам нельзя вести дело спустя рукава.
Банброк позвонил своему адвокату — румяному седому старику Норуоллу, который славился тем, что знает о корпорациях больше всех Морганов, вместе взятых, но не имел ни малейшего понятия о полицейской процедуре, — и попросил его встретиться с нами во Дворце правосудия.
Мы пробыли там полтора часа: навели полицию на это дело и сообщили газетчикам то, что считали нужным сообщить. Сведений о девушках они получили вдоволь, вдоволь фотографий и тому подобного, но ничего — о связи между сестрами и миссис Корелл. Полиции, конечно, мы об этом сказали.
После того как Банброк с адвокатом ушли, я вернулся в бюро уголовного розыска, чтобы потолковать с Патом Редди, полицейским сыщиком, отряженным на это дело.
Пат был самым молодым в уголовном розыске — крупный блондин-ирландец, любивший порисоваться — на свой ленивый манер.
Он начал карьеру года два назад — топая в сбруе по крутым улицам города. Однажды вечером он прилепил штрафной талон к автомобилю, оставленному перед пожарным краном. Тут появилась владелица и вступила с ним в спор. Владелицей оказалась Алтея Уоллак, единственная, избалованная дочь хозяина кофейной компании Уоллака — худенькая, бесшабашная девчонка с огоньком в глазах. Наверное, она поговорила с Патом без церемоний. Он отвел ее в участок и засунул в камеру.
Наутро, как рассказывают, старый Уоллак развел пары и явился в участок с целой сворой адвокатов. Но Пат протокола не порвал, и девицу оштрафовали. Старик только что не бил Пата кулаками. Пат по обыкновению сонно ухмыльнулся и сказал кофейному магнату: «Отвяжитесь от меня, а не то перестану пить ваш кофе».
Острота попала почти во все газеты и даже в бродвейское эстрадное представление.
Но шуткой Пат не ограничился. Тремя днями позже они с Алтеей Уоллак отправились в Аламейду и поженились. Я присутствовал при этом. Мы случайно встретились на пароме, и они затащили меня на церемонию.
Старик тут же лишил дочь наследства, но это никого не взволновало. Пат продолжал протирать подметки, но теперь он был человеком заметным, и вскоре его усердие оценили. Его перевели в уголовный розыск.
Старик Уоллак перед смертью смягчился и оставил Алтее свои миллионы.
Пат взял отгул на полдня, чтобы сходить на похороны, а вечером вернулся на службу и захватил целый грузовик с бандитами. Он продолжал службу. Не знаю, что делала со своими деньгами его жена, но Пат даже не перешел на более приличные сигары, хотя следовало бы. Правда, теперь он жил в резиденции Уоллака, и, случалось, дождливым утром его привозил на работу шофер на «испано-сюизе»; в остальном же он никак не переменился.