Обитель душ. Книга 1. Окаянная душа

Катти Карпо

– Конечно, без проблем, - ответила за них обоих Эни и потянула Курта за собой. Они вошли вслед за женщиной в тот самый ухоженный сад, что понравился Курту больше сада Эштель. Так значит, это их тетя живет по соседству!

Убранство дома резко бросилось в глаза по контрасту с обстановкой жилища брата и сестры Эштель. В доме тети также была гостиная с диваном и креслами, но от кухни и коридора она отделялась дверью с красивыми ажурными стеклами. Кроме того, в каждом углу стоял столик с декоративными вазочками или фигурками, шкафы с книгами, на стенах висели картины с пейзажами, а полы застилали тонкие мягкие коврики, напомнившие Курту "ковровую страсть" их директора Карпатова. В

целом атмосфера дышала уютом, и юноша задумчиво прокручивал в памяти их посещение дома Эштель. Там не было никаких ковров и картин, лишь голые полы и стены. В доме, несомненно, было чисто, но все казалось каким-то необжитым, словно Зарина и Лаус не считали этот дом своей "крепостью", а пользовались им лишь как местом для ночевки. Как будто в любую секунду они могли собрать вещи и сорваться с места.

– Присаживайтесь, - тетя Мэй кивнула на диванчик. На этот раз зрение не обмануло их, и диван оказался таким же мягким, каким выглядел на самом деле.
– Чаю?

Курт вежливо отказался, а вот Эни на удивление легко согласилась. Она даже не отказалась от бутербродов с ветчиной, хотя с подачи гостеприимного Лауса успела слопать целых два куска лимонного пирога.

Тетя Мэй сидела напротив них в кресле, нервно крутя в руках свою чашку. Курту, несмотря на протесты, она все-таки налила чай, и тот, сдержанно поблагодарив, хлебнул смесь. Чай оказался ужасным, - не в пример совершенству, сваренному Лаусом буквально пятнадцать минут назад. Однако Курт сделал над собой усилие и не поморщился.

– О чем вы хотели с нами поговорить?
– Эни чай тоже не понравился, поэтому она нагловато налегала на бутерброды, берясь за чашку лишь для того, чтобы избавиться от сухости во рту.

Тетя Мэй нерешительно покашляла и передвинулась на краешек кресла.

– Вы ведь желаете добра Зарине?

Эни поперхнулась, а Курт нахмурился.

– Несомненно.
– Юноша пытался говорить мягко, чувствуя, что женщине с трудом удается выговаривать слова.

– Она - хорошее дитя. Просто ей нелегко пришлось. Им обоим нелегко пришлось.

Эни отложила в сторону бутерброд и напряженно прислушалась к глухому голосу тети Мэй. Курт ощущал, что внутри него натягивается струна. Женщина повернулась к стене и взяла со столика фотографию. Еще одна отличительная черта: в доме Эштель они не заметили ни одной фотографии.

– Это они, - тетя Мэй протянула фото в рамке Эни, и Курт придвинулся к девушке, чтобы лучше разглядеть, - до трагедии.

С фотографии на них взирали улыбающиеся лица. Курт сразу узнал Зарину посередине. Ей было лет пять, но волосы уже ниспадали по плечам впечатляющими волнами. От ее открытой, искренней улыбки у юноши внутри все сжалось. Неужели она могла когда-то улыбаться вот так? Справа к Зарине прижимался высокий черноволосый мальчик лет одиннадцати-двенадцати с глазами цвета чистого неба. Лаус. Слева девочку обнимал широко улыбающийся мальчишка примерно одного с ней возраста. У него были пышные светлые волосы, отливающиеся сверкающим золотом и пронзительные зеленые глаза, как у кошки. Их цвет был такой же, как и цвет левого глаза Зарины. Сзади детей стояла молодая женщина с каштановыми волнистыми волосами и большими зелеными глазами. Они не были столь яркими, как у светловолосого мальчика или Зарины, но в них чувствовались тепло и любовь. Она, наклонившись к детям, обнимала всех троих, будто прижимая к себе букет цветов невообразимой красоты.

– Это Алексис.
– Тетя Мэй перегнулась через кофейный столик и слегка коснулась пальцем изображения светловолосого мальчика.
– Их брат. Он старше Зарины на один год.

– Так все-таки у нее два брата, - едва слышно пробормотал Курт.

–

А это Талиша, их мать. Восемь лет назад она умерла от несчастного случая.

Эни рядом с Куртом дернулась и едва не выронила рамку с фотографией.

– Как это случилось?
– тихо спросил юноша, будто боясь, что громкие звуки могут кого-то спугнуть.

– Балка на стройке упала на нее. Ума не приложу, как они оказались на территории стройки.
– В глазах тети Мэй заблестели слезы. Курт почувствовал, как пальцы Эни сжимают его руку.
– Ее придавило, но она была еще жива, когда ее доставили в больницу. Умерла на операционном столе. А Зарина стояла в коридорчике и все смотрела и смотрела в оконце палаты...

Губы женщины задрожали, и первые слезы начали прочерчивать линии на ее впалых щеках.

– Они же такие маленькие и невинные. Я же к ним почти каждый день приходила, а они по очереди стряпали яблочный пирог...

Тетя Мэй подавила рыдания и глубоко вздохнула, виновато глядя на испуганно замерших на диване ребят.

– Простите, что я тут устраиваю сцены перед вами.

Курт покачал головой и хотел сказать, что все в порядке, или как-то утешить женщину, но слова просто не шли с языка. Эни неподвижно сидела рядом, до боли сжимая его руку.

– Алексис пропал сразу после этого, - тетя Мэй шмыгнула носом и смущенно воззрилась на ребят.
– Он ушел из больницы и больше его никто не видел. Эти дети в одночасье потеряли и мать, и брата. Ужасно. Им светил приют, и я изо всех сил пыталась собрать как можно быстрее все документы, чтобы оформить опеку над ними. У меня были большие проблемы с работой, но при мысли о том, что их могут разлучить...
– Женщина стерла рукавом кофты новую волну подступающих слез.
– Я не успевала к сроку, а эти маленькие детишки весьма умны и сообразительны. Почуяв опасность, они скрылись с глаз, и вдвоем бегали от разыскивающих их сотрудников полиции целую неделю. Но своим поступком они потянули время, и я успела завершить подготовку.

Эни протянула фотографию тете Мэй, и та прижала ее к груди, как величайшее сокровище.

– Я ведь им не родная тетя, - призналась она.
– Я была всего лишь их соседкой. Но я люблю их как родных!

Женщина грозно воззрилась на Эни и Курта, словно те посмели сомневаться в ее любви к детям Эштель.

– А где их отец?
– подал голос Курт. Ему не давала покоя эта мысль. Ведь отец должен был поддержать их после потери матери!

– Он пропал еще до рождения Зарины, - упавшим голосом сообщила тетя Мэй.
– По крайней мере, так говорила Талиша. Я не очень ей верила. Мне думалось, что он просто их бросил.

На лице тети Мэй появилось возмущенно-злое выражение.

– Да как он посмел бросить этих детей?! Они же словно ангелочки - такие нежные, совершенные, добрые. Наверное, Лаус должен помнить его, своего отца. Если это так, то Лаусу пришлось труднее всего. Бедный мальчик.

Рука Эни в руке Курта затряслась. Он испуганно покосился на нее, и у него еще больше сдавило горло. По щеке Эни текла слеза. Девушка всегда была слишком чувствительной, слишком близко к сердцу принимала чужие горести.

– Они хорошие дети, - продолжала говорить тетя Мэй.
– Они все время помогают мне. Как только Лаусу исполнилось восемнадцать, он оформил опеку над сестрой на себя. Мы с ними часто переезжали и вот, наконец, осели здесь. Лаус работает и одновременно учится. Зарине он не дает работать, хотя я знаю, что плутовка все равно изворачивается и не слушается. Честно говоря, моя зарплата в цветочной лавке столь низка, что я вряд ли могла позволить себе такой домик.

Тетя Мэй с горечью рассмеялась и залпом допила оставшийся чай.