Обитель Джека Потрошителя
Шрифт:
«Прям как в магазине», – сердито подумала я и быстро просунула в оставшуюся щель руку. Тетка испуганно притормозила, не желая калечить нахалку.
– Безобразничаешь? – прикрикнула она. – Не стыдно при храме-то?
– Стыдно! Но я не могу ждать! Помогите, пожалуйста! Я замерзла и устала. Пока ваш перерыв закончится, я тут околею от холода, сами потом пожалеете! – пробормотала я жалобно.
– Полно чепуху-то молоть. Иди себе с миром.
– Не уйду, – твердо заявила я и обреченно вытащила свою руку, позволив ей закрыть
Но тетка почему-то медлила, с жалостью разглядывая меня через стекло.
– Ладно уж, – проворчала она, – заходи, раз приспичило. Там сбоку дверца есть. Так ты толкни, не заперто.
С радостным писком я нырнула в низенькую дверцу и окунулась в блаженное тепло хорошо прогретого дома. Здесь пахло воском и старым деревом. Запах приятно щекотал ноздри.
Женщина поджидала меня, сидя за столом, застеленным потертой клеенкой, и неторопливо помешивала ложечкой в стакане, от которого поднимался пар. На тарелке перед ней лежали три булочки с маком.
– Хочешь горяченького? – просто спросила меня женщина.
– Да нет, спасибо большое!
– Ты ж говорила, что замерзла? – поймала меня на слове женщина. – Вот и согреешься.
– Неудобно как-то. Вроде как напросилась я. Мне бы только спросить…
– Спросить всегда успеешь. Экие вы все сегодня торопливые. Садись вот тут, возле батареи, отогрейся – ишь, посинела вся, – а потом и расскажешь, чего тебе надобно.
Женщина достала из тумбочки еще один стакан и наполнила его крепким, почти черным чаем.
– Сахара, извини, не держу. Если мед любишь – клади. Свой он, липовый.
Она пододвинула ко мне фаянсовое блюдечко с янтарным зернистым медом. Я послушно зачерпнула пол-ложечки и опустила в свой стакан, вдыхая с огромным удовольствием терпкий запах. Несколько глотков горячего чая и вправду вернули меня к жизни, по телу разлилось блаженное тепло, волнение и страх отступили.
– Вот теперь говори, коли не передумала, – одобрительно взглянув на мои порозовевшие щеки, разрешила женщина.
– Меня интересует архив вашей церкви. Старые записи. Хочу разыскать родственников одного человека. Он похоронен на этом кладбище. Давно уже, сто лет назад. Мне бы узнать, кто заказывал для него заупокойную службу. Можете помочь? Я заплачу, сколько скажете.
– Не в деньгах дело, милая. Задача-то больно сложная. Сто лет назад… – она задумчиво покачала головой. – Даже и не знаю, срок немалый…
– Значит, не получится? – спросила я упавшим голосом.
– Не скажу пока. Чего зря обнадеживать? Проверить надо. Как человека-то звали? – спросила женщина, поднимаясь. Я дернулась было следом, но она махнула рукой:
– Сиди. Бумаги все здесь, в соседней комнате. Еще лет десять назад старый архив сюда свалили за ненадобностью. Хранить-то негде, тесно у нас. Хотели даже выбросить, да не решились. Документы все же.
Она вышла за дверь, и вскоре я услышала из-за стены ее голос:
– Год смерти какой? Напомни-ка.
– Тысяча
Еще минут пять-десять было совсем тихо. До меня доносилось лишь негромкое бормотание да шелест переворачиваемых листов. Сгорая от нетерпения, я то и дело вскакивала со своего места и принималась бегать из угла в угол, порываясь сунуть нос в дверь, за которой исчезла женщина. Она появилась в один из таких моментов, держа в руках толстенную тетрадь в старомодном кожаном переплете с обтрепанными углами. Лицо ее почти не изменилось, только глаза смотрели чуть более внимательно.
– Насилу нашла, – пояснила она, опуская на стол тяжелую тетрадь. Я протянула было руку, но она не позволила мне заглянуть внутрь, спросив прежде:
– Тебе Педаченко этот кем приходится?
– Если честно, то никем, – призналась я.
– Это хорошо, – неожиданно сказала женщина. Мне показалось, что она даже вздохнула с облегчением. – Ты знаешь о нем хоть что-нибудь?
– В этом-то и дело, что нет. А что такое?
– Ну, сама смотри, коли просила.
Она раскрыла книгу на нужной странице и указала пальцем на сделанную чернилами выцветшую запись.
– Его хоронили за счет психиатрической клиники? – изумилась я, с трудом разобрав витиеватый почерк. – Он что, псих?
– Так получается.
– Час от часу не легче! Только сумасшедшего мне не хватало…
– Отпевали его за счет заведения, – пояснила женщина спокойно. – Раньше было не то что нынче. Хоронили по всем правилам, даже таких, как этот Педаченко.
– Вот блин! – тихо пробормотала я, не сдержавшись. – И что же мне теперь делать? Ну-ка, что там за больница?
Я снова склонилась над тетрадью, отыскивая адрес лечебницы. Его не было. Стоял только номер.
– Сто шесть. Это где ж такая? – наморщила я лоб в растерянности.
– Та самая, что на остров переехала, – подсказала мне женщина. – В Свияжск. Слышала о таком?
– Да, конечно. Туда еще туристов возят, старинные церкви смотреть. Всегда удивлялась такому соседству: памятники старины и буйнопомешанные. Бррр…
– Больница там давно, лет сорок уже. Удобно: кругом вода, деваться психам с острова некуда.
– Да уж, не убежишь.
– Почему? Некоторые пытались. Только до берега не доплывали, далеко слишком. Напротив острова даже кладбище такое есть, где утопленников хоронили.
Женщина немного помолчала, как будто что-то обдумывая, потом чуть наклонилась вперед и спросила:
– Может, расскажешь, почему ты всем этим интересуешься?
И я решилась. Рассказала вдруг все и, как ни странно, почувствовала себя легче, как после исповеди.
– Не понимаю только, чего он к нам-то привязался? – закончила я со вздохом. – Вот думаю, может, он родственником кому приходится? Ну, не додали ему чего-то при жизни, обидели, вот он и мстит. Хотя, если подумать, мистика – такая чушь несусветная.