Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Но эти шумы, - настаивал Чижевский, краснея от возбуждения.
– Разве не ясно, что нас всё же засекли!
– Для подводника атаковать или не атаковать - всё равно что для принца датского: быть или не быть... Вот в чём вопрос!
– высказался Христофор Петрович.
– Командир, ваше мнение.
– Утверждаю вариант старпома, - не задумываясь, отрезал Крапивин.
– Но шумы, товарищ командир!
– напирал Чижевский.
Не вытерпев, командир с неохотой признался:
– Матрос швартовый конец на вьюшке не закрепил, вот он и хлобыстает по лёгкому
Чижевский не нашёлся, что на это сказать, лишь прикусил с досады губу.
Манёвр удался, лодка на малых оборотах прокралась вдоль берега и незамеченной вышла за пределы опасной зоны поиска. Противолодочный рубеж остался за кормой. Вскоре в динамике ничего уже не прослушивалось, кроме монотонного голоса дальних глубин.
Непрядов достал из конторки журнал событий и с облегчением записал: "Закончили превентивный отрыв от поисковых сил противника. Продолжили движение..."
Комбриг дал разрешение возвращаться в базу. Стало ясно, что надводные корабли теперь уже не достанут лодку, затерявшуюся для них в океанской бездне. Но какое-то время продолжали идти в подводном положении. Крапивин не исключал и такой возможности, когда их начнёт разыскивать вызванная по радио авиация противодействующей стороны. Как можно было убедиться в перископ, шторм давно стих и погода лётчикам вполне благоприятствовала.
Настало время ужина, и все свободные от вахты офицеры сошлись в кают-компании. В присутствии комбрига за столом чувствовалась большая, чем обычно, сдержанность. В иное время здесь вели себя как за общим семейным столом, запросто говорили на любую тему и даже обращались друг к другу, независимо от званий, не иначе как по имени и отчеству. На этот раз офицеры старались есть молча и в то же время выжидающе поглядывали на высокое начальство, - Христофор Петрович уж верно составил себе полный набор выводов о действиях каждого из них, как и всего экипажа в целом.
О злополучном швартовом конце, который создал переполох в центральном во время минной постановки, комбриг не поминал. Командир тоже успокоился, хотя никто не сомневался, что по приходе в базу кое-кому за это здорово влетит. Леонид Мартынович такие промахи никому не прощал.
Однако все сидевшие за столом офицеры скоро почувствовали, что настроение у начальства неплохое, и разговор мало-помалу наладился. Доктор позволил себе даже приличный анекдот, - более игривый, чем смешной или остроумный, - как бы на десерт начальству. Осмелев, штурман выкопал в уме анекдотец позабористее. Принялся было его излагать, поочередно прощупывая лукавым взглядом каждого, кто сидел за столом, но так и не успел насладиться общим смехом. В отсеке появился "шаман" с бланком шифрограммы, и вызревавший как помидор на кусте анекдот оборвался на полуслове.
Прочитав текст, комбриг невозмутимо изрёк:
– Сработали две мины. Можете на свой счёт записать два "потопленных" транспорта.
Чижевский вскочил с кресла и, взмахнув руками, продирижировал общее троекратное "ура".
– Вот вам и победа: без лишнего шума, верная, - высказался Христофор Петрович.
–
Чижевский кивнул, не смея возражать, хотя по его возбуждённому лицу можно было догадаться, что он всё же не согласен.
– В море никогда не бывает двух одинаковых поединков, - продолжал комбриг, - но в каждом из них находится нередко один единственный вариант, который безусловно ведёт к победе. Надо вырабатывать в себе чутьё на этот самый вариант и только тогда станешь асом.
– Атака это всё ж коллективный труд, - напомнил Непрядов.
– Один в море, как и в поле, тоже не воин.
Чижевский со злой иронией посмотрел на Егора, мол, опять высовываешься, ас... Егор же весело подмигнул, как бы нарочно подзадоривая своего однокашника.
Подали чай, и беседа пошла совсем по-домашнему просто, как если б за столом собрались близкие друзья, которым всегда приятно поговорить. Удача всегда в море сближает, роднит людей. Каждый в меру своих заслуг чувствовал себя победителем, и потому настроение у всех стало отменным.
– Товарищи офицеры, а не скрестить ли нам шпаги, так сказать, в дуэльной ситуации по истории флота Российского, - предложил Колбенев.
– Ну что ж, это в традициях нашего экипажа, - согласился командир.
Крапивин слыл в бригаде большим любителем и знатоком истории отечественного флота, начиная с древнейших времён. Он держал в памяти такое великое множество точных цифр, имен, фактов и свидетельств, что возражать или спорить с ним было бесполезно. По этой части редко удавалось кому опровергнуть его доводы, подкреплённые неотразимой логикой мышления. Не секрет, что большую часть своего отпуска он каждый год неизменно проводил в исторических архивах, в тайной надежде засесть однажды за капитальный труд о славных деяниях российских моряков.
Воспользовавшись этой страстью командира к истории, Колбенев решил затеять в экипаже нечто вроде своеобразных поединков: кто лучше знает историю флота. Кто-либо из офицеров заранее готовил вопрос и неожиданно задавал его любому из членов кают-компании. Тот обязан был отвечать всё, что знает на этот счёт. И, в свою очередь, получал право на "ответный выпад", задавая собственный вопрос.
Беспристрастным и ревностным судьёй в этих "поединках" неизменно становился сам командир - ему принадлежало безусловное право называть победителя и побеждённого.
– Егор Степанович, бросаю вам перчатку и вынимаю шпагу защищайтесь, - изрёк Чижевский, не глядя на Непрядова.
– Вызов принят, - без промедления и спокойно отозвался Егор.
Чижевский немного выждал, как бы принимая стойку заправского дуэлянта, и молниеносным клинком бросил вопрос:
– Когда, где, сколько впервые подорвалось вражеских кораблей на выставленных у наших берегов минах?
Непрядов также немного помедлил и легко парировал удар.
– Крымская война, июнь 1855 года, четыре английских корабля на подходе к Кронштадту.