Обитель Синей Бороды
Шрифт:
На следующий день хоронили Екатерину Васильевну. На отпевание в церковь собралась жалкая кучка родственников – Соня их и не видела никогда. Не общалась почему-то Екатерина Васильевна с родственниками, один свет в окошке и был – дорогой сыночек Олеженька… Даже в гробу ее лицо выглядело виноватым – прости меня, сынок, не вовремя я тебя оставила…
Олег за весь скорбный день не проронил ни слова. Был бледным, потерянным, смотрел куда-то поверх голов, будто присутствие всех этих людей рядом с гробом матери его раздражало. Соня протянула к нему руку с платком, чтобы смахнуть испарину
Нет, никогда Соня не могла понять их отношений. Вроде и любовь была сильная меж сыном и матерью, но странная какая-то, с примесью страдания. Мать любовь отдает и страдает, а сын берет, но тоже от этого страдает. А радости ни от отдачи, ни от принятия любви нет…
– Я поеду, Олег… Там Николенька целый день с нянькой.
– Да, Сонь, конечно. Поезжай. Я родственников сам на вокзал провожу.
– Ты держись. Надо держаться, Олег. Даже страшно тебя одного оставлять…
Он слегка дернулся, страдальчески скривив губы. Не надо, мол. Знаю, что ты дальше скажешь… Не надо. Вздохнул, поднял на Соню затуманенные горем и хмелем глаза:
– Я тебе завтра позвоню.
– Когда? Утром?
– Не знаю…
– Я буду ждать. А лучше – сама позвоню. Утром. Или сегодня вечером.
– Да, звони…
Соня поймала себя на мысли, что разговор – словно разговор чужих людей, а не мужа с женой. «Ты позвони, я позвоню…» Как-то это особенно в горькую минуту высветилось.
Нянька Люба встретила Соню сочувственным выражением лица, но и немного с укоризною. Николенька мирно спал в кроватке, разметав ручки.
– Ну что, похоронили свекровь, Соня?
– Да, Люба, похоронили.
– Что ж, царствие небесное, вечная память… Уж второй день с вашим сыночком сижу, постоянным клиентам трижды по телефону отказала. Мне ведь на целый-то день трудно, я нянька почасовая. Так что извините – на меня в постоянном смысле не рассчитывайте.
– Да, Люба, я поняла. Спасибо, вы меня очень выручили.
– Да чего там… А вообще жалко вас, конечно. Что врачи-то говорят по поводу вашего сыночка? Выправится к возрасту иль нет?
Соне не хотелось ей отвечать. Хотелось, чтобы она ушла поскорее. Хотелось уткнуться носом в ладони, поплакать вволю. Но Люба плотно сидела на диване, ждала ответа с любопытствующим интересом в глазах. Да, ответа… Она, Соня, и сама бы хотела знать ответ…
Ей вдруг вспомнилось, как задавала такой же вопрос толстой врачихе в детской поликлинике – что дальше-то, какой наш прогноз? А та только хмыкнула, уставившись на нее поверх очков, пожевала сердито губами:
– Прогноз… Ну, какой прогноз? Все будет от вас зависеть, мамаша. Ну, то есть от родительских вложений в адаптацию. Я ж не знаю ваших возможностей, ни материальных, ни духовных… Некоторым деткам, конечно, в этом смысле везет…
– Мы сделаем все, что в наших силах, поверьте!
– Хм… Вот именно – в силах. Ладно, поживем – увидим… А пока массажистку хорошую найдите, чтобы судороги снять. Препараты
– Да, спасибо… Понятно…
Соня тогда, после этого разговора, мысленно провела над своей жизнью черту. Значит, ее жизнь отныне – это не жизнь, а вложение в Николенькину адаптацию. И все. А остальной жизни, той, о которой мечтала когда-то, – ее просто не будет. Никогда уже не будет. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
– Не знаю я, Люба… Вы меня простите, я очень устала…
– Да-да, я понимаю, конечно. Понимаю, как вам трудно – с таким-то ребеночком. Да и с нянькой… Вряд ли вы для него постоянную няньку на целый-то день сыщете.
– Почему? Если за деньги…
– Да неохотно идут к таким деткам, по своему опыту знаю. А если кто и согласится, столько с вас драть будут, что ни одной зарплатой не отработаете. Денег-то много надо… А я гляжу, вы не шибко… – обвела она цепким оценивающим взглядом комнату, – не шибко чтоб сильно зарплатные…
– Ничего, разберемся как-нибудь. Еще раз спасибо вам, Люба, выручили. Я что-то еще вам должна?
– Не… Рассчитались же утром. Ну, удачи вам, Сонечка. И крепости духа, насколько это возможно. Бывайте здоровы…
– Прощайте, Люба.
– Ага. Вы звоните, если что. Часика на два, на три всегда выручу. Но не больше.
– Да, спасибо.
– Не провожайте, не надо. Вон, едва на ногах стоите. Я дверь захлопну…
Соне и впрямь хотелось упасть и провалиться в забытье. И провалилась бы, да надо было что-то на завтра решать… А чего решать, если все равно никаких решений нет? Что она вообще могла решать в таких обстоятельствах? Права, права была Екатерина Васильевна, когда говорила о жестокости выбранной ею профессии. Да и Самуил Яковлевич прав – надо самой разбираться со своими проблемами. Надо, конечно. А как?
Соня вздохнула, выудила из кармана телефон, сжала его меж ладоней. Еще раз вздохнула, собираясь с силами. Надо звонить…
Самуил Яковлевич ответил сразу, пропел в трубку как обычно:
– Да, моя дорогая, слушаю…
– Самуил Яковлевич, простите меня, ради бога, но мне ребенка оставить не с кем. Дайте мне время, пожалуйста. Ну, в смысле, небольшой отпуск… Я обязательно что-нибудь придумаю, не увольняйте меня, пожалуйста…
– Да бог с тобой, девочка, что ты. Я ж не зверь какой, все понимаю прекрасно. Иногда обстоятельства бывают сильнее нас… Ладно, даю тебе неделю. Хватит, надеюсь?
– Да, спасибо! Я обязательно за это время няню найду! Вы ж сами понимаете, какая нам няня нужна… Так просто и не найдешь…
– Понимаю, понимаю, дорогая. Ничего, не волнуйся. А дела твои я пока Давыдовой передам.
– Ой, только не Давыдовой, Самуил Яковлевич! У меня там арбитражное дело висит, а у Насти Давыдовой совсем нет арбитражной практики! Может, лучше Мише Гороховскому передадите?
– Ладно, не переживай, разберемся. Главное, своими делами займись. Через неделю жду. Все, дорогая, отбой…