Обитель Синей Бороды
Шрифт:
«Да, отбой, – мысленно повторила Соня. – Можно спать лечь. А завтра с утра – звонить по агентствам. Семь дней – вполне достаточный срок. Вот бы найти женщину добрую, душевную, без предрассудков… Хотя это «без предрассудков» и неуклюже звучит, конечно. Если со стороны послушать, конечно. Так и хочется воспылать оттуда, со стороны, первой праведной эмоцией – какие еще предрассудки, о чем говорит эта бессовестно-бестолковая мать! У нас же у всех сердце есть, и понимание есть, и любовь! Мы все исключительно человечные, благородные, у нас душа
А только простите, уважаемые человечно-благородные, никто лучше бессовестно-бестолковой матери не знает, что все ваши слова – ложь, ложь… Порыв и пафос. Пафос и порыв. И самолюбование. Никто из вас не захотел бы оказаться на моем месте… Ну, может, единицы, один на сотню. У которых природного и божественного достоинства хватит нести свой крест как прекрасное благо. Открыто нести, не прячась и не боясь мимолетной брезгливой жалости. Потому что эта жалость бьет больнее брошенного в ярости камня…
Тихо, тихо, не плакать. Иначе остатки сил в слезы уйдут. И без того нервы истончились до предела. Спать, спать. Завтра трудный день…»
Утро было солнечным, плясало зайчиками на паркете. В открытую створку окна несло аппетитным запахом булочек с корицей – их в кафе напротив каждое утро пекли. Хорошее утро, доброе, и зайчики на паркете, наверное, добрый знак… Привет от Екатерины Васильевны. Соне даже не верилось, что не окликнет ее из кухни заботливый голос: «Кофе остынет, Сонюшка! Иди завтракать! Поторапливайся, а то опоздаешь!»
Соня поднялась с дивана, на цыпочках подошла к кроватке Николеньки. Не спит, улыбается! Бездумные глазки по потолку бродят, и улыбка такая блаженно-безотносительная, сама по себе улыбка. «Ах ты, мой сыночек, солнышко мое, иди ко мне… Памперс поменяем, день начнем. Уже без бабушки. Пусть она на нас с Неба посмотрит, какие мы молодцы…»
Однако день выдался ужасно хлопотливый. Вдруг обнаружилось, что в доме все кончилось – и памперсы, и Николенькины кефиры, и даже банка с кофе оказалась пустой. В холодильнике – один холод… Надо собираться-одеваться, идти добывать. Именно – добывать, а иначе как назовешь поход в тот же супермаркет с Николенькой на руках? Одной рукой его держишь, другой тележку с продуктами толкаешь… Трудно вообще-то. Это еще насобачиться надо – одной рукой полную тележку толкать. А потом еще пакеты до дому нести!
Ох уж это солнце, как в окна наяривает! Залезло во все углы, высветило запустение-непорядок, пыльные столбцы в снопах бьющего света. Давай, молодая хозяюшка, приступай к влажной уборке, скоро дышать будет невозможно! Прежняя-то хозяйка каждый день свято чистоту блюла, потому как ребенок в доме, а ему пылью дышать негоже! Давай, давай, поворачивайся, не смотри с тоской в угол дивана, где ноутбук с заветной информацией о потенциальных няньках лежит. Еще и вопрос, есть ли там для тебя информация…
Соня суетилась по дому, а в голове крутился свой калькулятор. И никак не сходились «сальда с бульдой»,
Конечно, Олег дает деньги, его никто со счетов не сбрасывает. Но все равно – не хватит. Вот если бы он, к примеру, полностью взял на себя «добрую, душевную и без предрассудков»… Понятно, что дорого. А как тогда?
Поговорить бы с ним на эту тему, определиться хотя бы, на что рассчитывать. Но неудобно пока. Горе у человека, неловко. Но ведь и у нее тоже горе, если по большому счету! Она тоже Екатерину Васильевну любила! Тем более никакое горе не может отменить проблем…
Все, надо звонить. Напомнить о себе с любовью. Жена она ему или кто, в конце-то концов?
Как долго не отвечает… Занят? Не слышит? А может, не хочет отвечать?
– Да, Сонь… Говори, только быстро.
О, ну наконец-то. А быстро – это как? Скороговоркой, что ли?
– Олег, нам надо поговорить…
– Да, надо. Я сегодня приеду. Поговорим. Извини, мне на совещание бежать надо.
– А в котором часу ты приедешь?
– Где-то к половине восьмого… Пока, Сонь.
К половине восьмого! А время – шесть! Надо же успеть ужин приготовить, в порядок себя привести!
Забегала, засуетилась по квартире, подгоняя себя надеждами. А что, в самом деле… Должна же когда-то их семейная жизнь наладиться! Сколько можно порознь… Как ни прискорбно об этом рассуждать, но уход Екатерины Васильевны поневоле внес коррективы в их неправильную жизнь. Хочешь не хочешь, а пора выруливать туда, в правильную. Быть вместе, трудности переживать вместе. Больше на амбразуру некому бросаться…
К половине восьмого Соня все успела. И голову помыть, и курицу в духовке зажарить, и Николеньку спать уложить. Села у окна на кухне – ждать… Господи, помоги, пусть все будет хорошо, пусть правильно, пусть как надо…
Едет. Припарковался с трудом. Машин во дворе развелось – больше, чем людей. Надо же, как к двери подъезда идет – точно на голгофу… Да, может, устал просто! И наверняка голодный!
Соня подскочила, бросилась в прихожую, глянула на себя в зеркало. А что, вполне… Да, надо еще духами прыснуться, его любимыми… Все, пора открывать! Уже наверняка в лифте поднимается!
Какое у него лицо бледное, испуганное. И взгляд поверх головы, туда, в комнату…
– Проходи на кухню, Николенька спит. Я курицу запекла, как ты любишь. Устал?
– Да, устал… Прости, плохо себя чувствую, сама понимаешь. Никак не могу поверить, Сонь…
– Но что же делать, Олег… Надо жить как-то. Маму все равно не вернешь. Пойдем, я тебя кормить буду.
– Я не хочу есть. То есть не могу. Ничего не лезет.
– Но так же нельзя, возьми себя в руки! Обязательно надо поесть!