Обитель Синей Бороды
Шрифт:
Соня вдруг подумала с ужасом, что в мыслях примеривает ситуацию несчастной матрешки на себя. Потому что энергия сейчас внутри такая же, униженно-безысходная – что дальше-то будет?.. Да, она боится за себя, боится, надо это честно признать! Не за Екатерину Васильевну боится, а за себя! Да, стыдно это признавать, зато честно! Тоже ведь камнями закидают, если что!
А что – что? Нет, не надо об этом думать. Надо старательно искать ответ – для чего. А может, не так уж и не права соседка Маргарита Сергеевна относительно того, что все, что ни делается… «Простите,
Фу ты, зараза, молоко убежало! Придется снова кипятить. И надо выключить телевизор к чертовой матери, «пусть говорят» без нее! Все равно ведь не будет вердикта на этом судилище! Разные стороны баррикад, обусловленные разной энергией, пошумят и разойдутся, и останется каждый при своем. Униженный – при унижении, возмущенный – при возмущении. И невдомек этому шибко возмущенному в себя заглянуть… Ведь как обычно бывает? Кто всех яростнее возмущается, у того и рыло в пуху. И бревно в глазу. А главное – камни за пазухой. Много, много камней… Для большей сладости гнева больше камней требуется. И багровости на щеках. И блеска в глазах – шибко праведного. Ну их…
Соня и сама не заметила, что бормочет вслух. Сердито бормочет, зло. Даже Николенька вздрогнул, засучил ножками.
– Тихо, сынок, тихо… Мама больше не будет. Новое молочко закипит, кашку сварим. Поешь – и баиньки. Что-то папа наш долго не звонит…
Все, Николенька уснул наконец. Такой стресс пережил, намаялся. Соня отнесла сыночка в кроватку, накрыла одеялом, отошла на цыпочках. Закрыла за собой дверь в комнату, прихватив телефон. Села на кухне у окна, кликнула номер Олега. Гудки, длинные… Трубку не берет. Понятно, не до разговоров, значит. Ой, ответил!
– Ну что, Олег? Как Екатерина Васильевна? Что врачи говорят?
– Да ничего хорошего, Сонь. Мама в реанимации. Меня туда не пустили. Сказали, чтоб уезжал, чего под дверью сидеть…
– А ты сейчас где?
– Домой еду…
– Так может… к нам? Николенька спит…
– Нет, Сонь. Я едва на ногах держусь. Извини, сама понимаешь.
– Но… Но Олег!
– Пока, Сонь. Я завтра с утра в больницу поеду, тебе перезвоню.
– Олег!
Все, гудки в трубке. Не услышал, не захотел. А может, испугался концентрации отчаяния, вложенной в свое имя. Но… почему он так? Как он может – вот так?! Они же вместе должны быть в такую минуту! Оттолкнул, отверг… Почему?!
Соня согнулась пополам, обхватив себя руками и выдыхая короткими порциями воздух. Все. Кажется, ни грамма кислорода в легких не осталось. Умереть бы на точке отчаяния! Так не умрешь ведь, нет…
Вдох получился надрывным, как фальшивая саксофонная нота. Все-таки плакать нормально она никогда не умела… С детства не научилась. Не плач получается, а тихий звериный вой. Даже слезы толком не бегут, одна горячая резь в глазах. Еще одна фальшивая нота, еще… И все, и хватит уже. Потому что самой страшно.
«Так. Все, все! – приказала себе Соня. – Села прямо, успокоилась. Пора мысли включать, пусть и через отчаяние. Плачь
Похлюпала носом, покашляла, погукала, чтобы привести голос в нормальное рабочее состояние. Кликнула в телефоне номер Самуила Яковлевича, подобралась вся… Еще и губы растянула подобием просительной улыбочки.
– Да, дорогая моя, слушаю… – полился в ухо расслабленный старческий голос.
– Простите за поздний звонок, Самуил Яковлевич… Наверное, вы отдыхаете уже?
– Да бог с тобой, не извиняйся. Какой же он поздний? Тем более я долго спать не ложусь, старческой бессонницей мучаюсь. Говори, что там у тебя. Носом хлюпаешь – случилось чего?
– Да… Да, случилось. У меня свекровь с инсультом в больницу увезли.
– Ах, жалость какая, надо же… Сочувствую, сочувствую… Наше стариковское проклятие – этот инсульт…
– Самуил Яковлевич, у меня завтра процесс. А ребенка оставить не с кем. Может, вы… Как-то…
– Хм… А чем я тебе могу помочь, дорогая? Не хочешь ли ты мне предложить с ребеночком твоим понянькаться?
– Нет, что вы… Просто я подумала…
– А ты не в ту сторону думаешь, дорогая. Не забывай, что ты теперь не стажер, ты полноценный адвокат. А из этого следует, что все свои вопросы должна решать сама. В том смысле – наизнанку вывернись, а дело сделай. В нашей профессии по-другому нельзя, уясни это для себя раз и навсегда. На одну ступеньку оступишься – авторитет потеряешь, потом его в кучку уже не соберешь, уж поверь мне, старому ежу. А что, совсем не с кем ребенка оставить?
– Да в том-то и дело, что не с кем! Иначе бы я вам не звонила! Вообще-то я хотела вас попросить сходить в мой процесс…
– Нет, не могу, извини. У меня на завтра весь день расписан. Давай, давай, соберись, решай проблему сама. Для адвоката не существует безвыходных положений по определению. Все, дорогая, спокойной ночи…
Отбой. Вот так тебе, дорогая. Получи. А на что ты рассчитывала, дорогая? Решай свои вопросы сама… Ничего не попишешь, он прав, конечно. Только с какой стороны их решать – непонятно. Тем более за один вечер.
Так, надо собраться с мыслями… Кто есть из друзей-знакомых, кому можно в ноги упасть? Да нет же, откуда… Все завтра по рабочим местам разбегутся… Хотя… Стоп! Ленка же нынче неработающая бездельница! Подруга она ей или кто? Ну, психанула сегодня непонятным образом, ну, бывает… Может, у нее критические дни временно психику пошатнули? Так, все, звоним Ленке…
– Да, Сонь, слушаю!
Эка откликнулась как, виновато-радостно. Переживает, наверное, что так глупо из кафе убежала. И хорошо, что переживает, сейчас ее на этом фоне и надо просьбой обескуражить.
– Ленка! Ленка, у нас беда! Екатерину Васильевну в больницу с инсультом увезли!
– Да ты что, Сонь!.. Ой, надо же… Олег переживает, наверное? Он же так свою маму любит…
– Ну да. Переживает, конечно. Я тоже переживаю. Но жизненные проблемы переживаниями в сторону не отведешь, Лен. Помоги мне, а? У тебя завтра день свободный?