Обитель Тьмы

Грановский Антон

Вот потому-то и не верил Починок христианам, потому-то и считал их тщетоделами и глупцами.

Толмач наконец перестал молиться. Он открыл глаза и поднялся с бревна. Должно быть, пошел помочиться.

Починок перевел взгляд на Глеба Первохода. Тот лежал недалеко от костра на груде елового лапника и, кажется, спал. Случай был подходящий, и Починок не собирался его упускать.

Он легко поднялся с бревна, скользнул под сень деревьев и бесшумно, как кошка, двинулся за уходящим Рамоном. Смазливый неженка-итальянец шел неторопливо. Казалось, он

все еще погружен в свои мысли. Починку это только на руку. Он был уверен в своей силе и в своем мастерстве, однако ему не хотелось, чтобы толмач перед смертью испугался. Починок хотел убить Рамона быстро, не причиняя ему долгих страданий.

Итальянец отошел от лагеря довольно далеко. И ушел бы, вероятно, еще дальше, но вдруг остановился и уставился на что-то у себя под ногами.

«Пора!» – сказал себе Починок, тихо вытянул из ножен меч и устремился на толмача.

– Merda [3] … – прошептал Рамон и хмуро сдвинул брови. – Они и сюда добрались.

Кто именно добрался, этого Рамон не смог бы толково объяснить. Быть может, это были охотники-промысловики. А быть может, ходоки, которые умудрялись проскальзывать через княжьи кордоны незамеченными.

3

Дерьмо (итал.).

Однако факт оставался фактом – прямо перед собой Рамон видел искусно сделанную ловушку, в которую сам едва не угодил. Это была яма, замаскированная ветками и листвой. На дне наверняка торчали острые колья. Вероятно, смазанные ядом.

Рамон мысленно помолился Господу за благополучное спасение, перекрестился и подумал: «Надо будет обязательно рассказать о ловушке Первоходу».

Затем толмач еще раз перекрестился и повернулся, чтобы отойти от ямы. И в это мгновение ратник Починок налетел на него с обнаженным мечом в руке.

Рамон молниеносно уклонился от удара и выхватил из-за пояса кинжал. Однако пускать его в ход не пришлось. Молодой воин по инерции пробежал вперед еще шаг, споткнулся о комель дерева и рухнул на ветки, прикрывающие яму-ловушку.

В ту же секунду ветки под ратником подломились, и Починок полетел в яму, но чья-то сильная рука ухватила его за шиворот и резко рванула вверх.

Повалившись на траву, Починок тут же попытался подняться, но острая боль пронзила его правую ногу, и он опять рухнул наземь. Он попытался нащупать меч, но мягкий сапог Рамона наступил ему на запястье, а острие кинжала кольнуло ему под кадык.

– Лежи спокойно, – проговорил итальянец своим мягким, вкрадчивым голосом. Толмач вгляделся в лицо Починка внимательными черными глазами. – Ты хотел меня убить, верно?

Ратник молчал. Тогда итальянец заговорил снова:

– Падая, ты вывихнул ногу. Чтобы вправить ее, мне придется убрать кинжал. Будь благоразумен, стрелок, и не делай глупостей.

Толмач сунул кинжал в ножны и занялся ногой Починка.

– Сейчас

будет немного больно, – предупредил он.

Рывок – короткий вскрик.

– Уф… – Рамон сел на траву и вытер рукою потный лоб.

Починок, отдышавшись и вновь овладев способностью говорить, приподнялся на локте, взглянул на чужеземца и тихо окликнул его:

– Эй, толмач.

Рамон не отозвался, он как раз поправлял сбившуюся перевязь.

– Толмач, – снова окликнул Починок. – Ты зачем меня спас, а?

Рамон и на этот раз ничего не ответил. Тогда Починок сказал:

– Я ведь хотел тебя убить. А ты меня спас. Зачем?

Толмач посмотрел на воина своими черными, бархатистыми, словно у девушки, глазами и мягко проговорил:

– Затем, брат мой, что я христианин.

Починок облизнул губы.

– Почему ты называешь меня братом?

– Потому что все люди братья, – спокойно ответил Рамон. – И мы должны бороться за каждую человеческую душу, как за свою собственную.

Починок двинул ногой, поморщился от легкой боли, затем снова устремил взгляд на Рамона и уточнил:

– Это сказал твой Бог?

– Да, – кивнул итальянец. – Он так сказал.

– И ты слышал, как он это сказал?

Рамон усмехнулся, но вместо того, чтобы ответить, поинтересовался:

– Ты сможешь идти сам?

Починок снова пошевелил ногой, кивнул и ответил:

– Да. Но послушай… Я ведь хотел тебя убить. И ты это понял. Как же ты можешь называть меня братом?

– Ты не хотел меня убивать, – мягко возразил Рамон. – Этого хотел твой демон.

– Демон? – Починок удивленно повел головой. – Кто такой демон?

– Падший ангел, который сбивает человека с пути добра и заставляет его делать зло, – объяснил Рамон.

– Вот как? – Ратник задумчиво полупал глазами. – Отчего же я не видел этого… демона?

– Оттого, что он имеет много личин. И он умеет убеждать. Кроме того, он говорит с людьми на понятном языке – языке ненависти, жадности и себялюбия.

– Вот как, – снова неопределенно проговорил Починок. – А твой Бог? Неужели он говорит тише, чем демон?

– Он говорит достаточно громко. Но услышать Его людям мешают дурные наклонности и заблуждения. Люди слушают и не слышат, смотрят и не видят. Вот как ты. Быть может, в твоем сердце много доброты, но заблуждения, которые ты принимаешь за доблесть, мешают этой доброте раскрыться.

– Раскрыться? – Починок явно был сбит с толку. – Как раскрыться?.. Куда?

Рамон улыбнулся:

– Навстречу людям. А значит – навстречу Богу. Праведность бессмертна, брат, а неправда несет смерть.

– Ты можешь это доказать?

Толмач качнул головой.

– Нет. Это вопрос веры, а вера не нуждается в доказательстве. Вера – это самое лучшее, что может случиться с человеком.

Починок нахмурился и, недоверчиво поглядывая на Рамона из-под сдвинутых бровей, сказал:

– Нам пришлось многое испытать, толмач. Но я ни разу не видел на твоем лице испуга. Неужели ты ничего не боишься?