Обитель
Шрифт:
Артём с некоторым сомнением думал, а не обернётся ли его инициатива новой, отдельной встречей с Галиной, которую он нисколько не хотел видеть.
Она всё не шла.
В разговор ему пришлось вступить ещё раз, когда заговорили о воспитательной нагрузке соревнований, – тут Граков по-новому приосанился и с шумом перелистнул свои каляки-маляки, открыв чистый лист.
Артём уже придумал несколько трескучих лозунгов для соревнований и сразу же предложил их на выбор. Ни души, ни сердца он в это не вкладывал – оттого подобная деятельность
В конце встречи, безо всякого пафоса, Эйхманис подытожил общую картину и набросал несколько тем, чтоб Борис Лукьянович подумал.
Речь его выдавала человека собранного и внимательного. Когда все поднялись, Эйхманис ещё раз переспросил:
– Вы, Артём, отвечаете за общую дисциплину, но и в соревнованиях тоже принимаете участие?
– Так точно, – спокойно ответил Артём, уже освоившись. Эйхманис окинул его изучающим взглядом, и Артём тотчас догадался, о чём начлагеря собирается его спросить.
– Бокс, – сказал Артём, чуть улыбнувшись. Эйхманис кивнул.
– Галина, видимо, у нас чем-то занята, – сказал он. – Вас к ней сведут, она тем временем подготовит нужную информацию по спортивным кадрам.
Артём хотел было сказать: “Да мы знакомы с Галиной!”, но сразу же передумал.
В коридоре, дожидаясь, когда вызовут, сидели священник, молодой парень, по виду из леопардов, и каэр – выправка и взгляд выдавали его.
Все трое внимательно осмотрели Бориса Лукьяновича, Артёма и Гракова.
Артём, не в силах сдержаться, нёс на лице печать посвящённости в неведомые обычным лагерникам вопросы.
Что до Бориса Лукьяновича, то он вообще не заметил других посетителей, а просто был озабочен.
– Сегодня у Мезерницкого посиделки, пойдёмте? – предложил Граков Артёму на улице. – Он о вас хорошо говорил.
Они смотрели на море. Над водой летала – то снижаясь, то взмывая, – словно раскачиваясь на невидимых качелях, чайка.
Артём расценил уважительное обращение к нему Гракова как ещё одно доказательство своего нового положения.
– Да? – приветливо переспросил Артём. – А во сколько?
Он вдруг раздумал бояться блатных – кто его тронет после того, как Эйхманис называл его по имени? Артём может растоптать их всех.
“А то, что Борис Лукьянович узнал, за что сидит лагерник Горяинов, – так мало ли кто и за что здесь сидит”, – отмахнулся от себя Артём.
По крайней мере, расстались они нормально. “Неплохо вы придумали с поиском новых кадров”, – сказал Борис Лукьянович, не очень, впрочем, уверенный, судя по его внешнему виду, в том, что сам произносил.
Да
“А то, что тебя опять к Галине приведут? – ещё раз спросил сам себя. – Означает ли это, что ты полный кретин со всеми своими предложениями?”
“А зачем ей меня делать стукачом, если я и так работаю по отдельному указанию начлагеря?” – с некоторым вызовом ответил себе Артём.
В общем, успокоился: расклад вроде неплохой – даже хороший расклад.
Он шёл к своему корпусу – уверенный, сильный. Чайка настырно кружила прямо над головой – подпрыгнул и едва не попал ладонью ей по хвосту.
Оставался один вопрос: звать ли Осипа.
“Нужен мне этот невротик или нет? – спрашивал себя Артём. – Разве дело, если каждый будет со своими друзьями приходить?..”
Он благоразумно решил не вспоминать, как Василий Петрович в прошлый раз его самого позвал к Мезерницкому.
“К тому же он так дурно и глупо говорил про Эйхманиса – ничего в нём не понял, – размышлял Артём, имея в виду Осипа, и всё пытаясь придумать вескую причину, чтоб идти одному. Хотя при чём тут Эйхманис – ты же не к Эйхманису идёшь на посиделки”, – тихо издевался сам над собою.
Осипа он позвал, конечно.
Тот вернулся с работы привычно раздражённый: Артём заранее знал, что Осип сейчас начнёт ругаться на отсутствие нужного инструмента, или на глупейшие лагерные ограничения, или на хамство администрации, поэтому прервал это всё сразу:
– Осип, а нас пригласили в гости! – объявил торжественно, похрустывая морковкой: пообедать сегодня он так и не успел.
Осип, щурясь, некоторое время смотрел на Артёма. Потом ответил:
– Думаете, это уместно?.. Я, наверное, не хочу никуда.
– Пойдёмте, – уверенно сказал Артём. – Нас там отлично накормят… Но мы и с собой принесём кое-чего, – с этими словами он выдвинул свой сухпай из-под лежанки.
Осип заглянул в сухпай, как будто там могло обнаружиться что-то новое и необычное.
…В келье Мезерницкого уже сидели фельетонист Граков и Василий Петрович: Граков – на лежанке, Василий Петрович – у окна на стуле; сам хозяин выступал перед ними.
Артём едва сдержался, чтоб не захохотать, как ребёнок, – он был необычайно рад увидеть своего старого товарища. И Василий Петрович тоже вспыхнул глазами: как если бы дунули на угли.
“Ах, Артём, милый Артём”, – говорил весь вид Василия Петровича.
– Была империя, вся лоснилась, – рассуждал Мезерницкий, размахивая руками; ногти у него по-прежнему были нестриженые и с чёрной окаёмкой. – А вот Соловки. И всем тут кажется, что это большевики – большевики всё напортачили, – Граков, слушая Мезерницкого, смотрел в стол, чуть подрагивая бровями, словно у него был тик. – А это империю вывернули наизнанку, всю её шубу! А там вши, гниды всякие, клопы – всё там было! Просто шубу носят подкладкой наверх теперь! Это и есть Соловки!