Облака среди звезд

Клейтон Виктория

— Советую вам пройти со мной в дом и ответить на мои вопросы.

— Да как вы смеете!

— Вам выбирать.

Что-то в голосе инспектора заставило Офелию одуматься. Она подошла к лестнице и, поднявшись, открыла дверь. Но я не услышала, о чем они говорили, потому что сразу же отправилась проведать Марию-Альбу.

Из столовой доносились голоса Офелии и инспектора, но разобрать, о чем они говорили, было невозможно. Периодически она нервно смеялась. Я взяла с собой Корделию, и мы сели в машину с сержантом Твитером. Через пять минут из дома вышел инспектор Фой.

— Все в порядке! — крикнул он сержанту. — Не будем терять времени, а то придется задержаться до ночи.

Мы

с сестрой изумленно переглянулись. У меня сложилось впечатление, что из битвы с инспектором Офелия вышла победительницей, но я заметила, что Фой чем-то рассержен. Даже воротник вокруг его рубашки будто недовольно топорщился. Всю дорогу никто из нас не произнес ни слова, пока машина не проехала сквозь ворота в высокой кирпичной стене. Перед тем как нам разрешили пройти внутрь, охранник несколько раз внимательно оглядел нас.

Мы прошли во внутренний двор, замкнутый с четырех сторон, и я подумала вдруг, что поскорее хочу выбраться на свободу. Мне трудно было представить, как человек мог провести неделю или еще дольше в таком месте и не впасть в отчаяние или не сойти с ума.

В здании, куда нас привел инспектор, были узкие коридоры, выкрашенные зеленой краской и освещенные неоновыми лампами. Свет был столь ярким, что резал глаза. Пахло тоже весьма неприятно. Каждые пятнадцать метров инспектор останавливал нас и предъявлял охране удостоверение. Только после этого разрешалось следовать дальше. Я старалась не оглядываться по сторонам — было невыносимо страшно смотреть на зарешеченные двери камер, за которыми мелькали лица заключенных. Я почти физически ощущала их ненависть к нам, случайным посетителям, в отличие от них располагавшим бесценным даром личной свободы. Чтобы не выдать свой страх Корделии, я держала ее за руку и старалась ни на шаг не отставать от инспектора. Внезапно он повернулся ко мне и спросил:

— С вами все в порядке?

Я была благодарна ему за такую заботу, мне сделалось чуть легче, приступ панического ужаса схлынул. К счастью, комната, в которой заключенные встречались с посетителями, была уже близко и дверь ее не была заперта. Наверное, мне стало бы еще хуже, подумай я в ту минуту, что отца держат в одной из таких вот клеток под замком.

Он стоял у окна. С минуту я смотрела на него, силясь понять, точно ли это мой отец, — из-за одежды, которая висела на нем, и волос, собранных в хвост сзади, он показался мне совсем непохожим на себя. Он ссутулился, руки повисли, и, когда он повернулся ко мне лицом, стало видно, как он побледнел и осунулся за эти два дня.

— Па, дорогой, — Корделия кинулась к нему в объятья, — ты сейчас так похож на Сидни Картона.

Отец рассмеялся, услышав ее сравнение.

— Ты такой же храбрый, как и он? — Она взяла его за руку. — Тогда можно я поцелую тебя прямо сейчас?

— Конечно, дитя мое… — Он обнял и поцеловал Корделию. Папа всячески поощрял ее пристрастие к фильмам об Анне Болейн, леди Джейн Грей и Марии Стюарт.

Мы начали рассказывать папе о том, что происходило дома. Меньше всего я хотела бы, чтобы он узнал о визите Рональда Мэйсона, но об этом тут же проболталась Корделия. К счастью, у отца было одно ценное качество — он никогда не позволял себе ревновать или всерьез гневаться по поводу маминых знакомств.

— Бедный Ронни… Старая полковая лошадь услыхала звуки победных труб. Вы, наверное, не помните, инспектор, о том замечательном герое, принце Чарли, о котором вздыхали все домохозяйки от Сандерлэнда до Уимблдона; каждая воображала себя Флорой Макдональд, в его объятиях скачущей верхом по берегу моря, над которым алел закат. Вот какая слава выпала бедному Ронни, когда снялся в этой второсортной картине.

Это была самая

крайняя форма раздражения, какое отец считал допустимой по отношению к друзьям семьи, — более грубых и открытых нападок он себе не позволял.

Инспектор Фой улыбнулся:

— Нет, отчего же, я отлично его помню. Моя мама была от него в восторге. Но теперь, сэр, нужно перейти к делу: пара вопросов, если вы не возражаете. Насколько я понял со слов мистера Сиккерт-Грина, вы хотели бы опротестовать предъявленное вам обвинение.

— Ну, разумеется. Я же никого не убивал! Спросите кого угодно, все подтвердят, что Вальдо Бинг не способен на убийство. Грин просто выглядел как немощный осел сегодня утром в суде. И разве я с ним вместе не выглядел полным идиотом? — Отец прижал руку к груди и тяжело вздохнул — он был очень расстроен. — Господи, неужели они верят, что я это сделал! И какого черта я до сих пор доверял свои дела этому старому дураку!

— Н-да… — Инспектор вынул сигару и подвинул к себе пепельницу. — Откровенно говоря, было большой ошибкой заявлять главе магистрата, что он так же виноват в убийстве, как и вы.

Отец отрывисто рассмеялся:

— Они лицемеры. Ему нужно было зачитать им речь Изабеллы, сражающейся за жизнь Клавдио, — вот это ему бы удалось на славу. — Отец помолчал и начал декламировать: — «Вы люди, властью облеченные, почетом, о гневе Божьем и о воздаянье Высшем вы позабыли, заносясь, когда, на вас взирая, ангелы рыдают».

— Думаю, такая речь вызвала бы только недовольство, — заметил инспектор, и снова я удивилась, как живо он реагирует на каждую фразу отца, — он явно не принимал формального положения, по которому его считали виновным. — Ну, да ладно, — инспектор затянулся и медленно выдохнул сладкий дым сигары, — теперь уж говорить об этом поздно. Давайте еще раз вернемся к мотивам преступления. Подумайте: кто мог быть заинтересован в смерти Бэзила? Самый распространенный мотив в убийствах гомосексуалистов — ревность. — Он снова затянулся, ожидая, что скажет отец, но тот промолчал. — Впрочем, этот мотив имеет место вообще в восьмидесяти процентах всех совершаемых преступлений. Он или она вдруг узнают, что партнер был нечестен в отношениях, и первая ответная реакция — насилие. Не всегда конфликт заканчивается смертью кого-либо, но таких случаев в нашем следственном отделе бывают сотни. По словам домработницы сэра Бэзила, он редко выходил из дому и не имел ни с кем интимных отношений. Тем не менее я не стал бы исключать ревность на сексуальной почве. В одном я уверен точно: судя по финансовому положению сэра Бэзила, деньги не могли стать причиной его смерти. — Инспектор вдруг с каким-то отвращением посмотрел на сигару и положил ее на край пепельницы. — Давайте рассмотрим вероятные тайные мотивы, их тоже нельзя исключать. Конечно, возможен случай убийства на сексуальной почве, скажем, по причине ненависти к людям нетрадиционной ориентации. Однако такого рода нападения стали крайне редки с тех пор, как прекратилось судебное преследование гомосексуалистов. Я не думаю, что сэр Бэзил мог стать жертвой какого-нибудь случайного фанатика, хотя бы потому, что убийство случилось в театре.

— Конечно, нет, — подтвердил отец, — там просто не могло быть человека, способного на такие вещи. — Сэр Бэзил вообще не интересовался другими людьми, он был настолько эгоцентричен, что вряд ли у него были какие-то закадычные друзья или заклятые враги. Если не верите мне, спросите остальных актеров.

— Итак, оставим пока вопрос о мотивах, подумаем о тех лицах, которые могли быть причастны к убийству. К ним относятся все, кто случайно ссорился с жертвой, кто ревновал к его профессиональному успеху или просто был его недоброжелателем.