Облака среди звезд
Шрифт:
Вырвавшись, я побежала к лестнице, но, взявшись за перила, повернулась к нему и сказала:
— Вы это неудачно придумали.
— Вам не следовало искушать меня, если вы не хотели, чтобы я вас поцеловал.
Макс подошел и снова положил руки мне на плечи. Я опустила голову, понимая, что с трудом справляюсь с волнением. Он взял меня за подбородок довольно настойчиво и заставил посмотреть на него.
— Хэрриет, — произнес он, — что бы я ни делал, где бы ни был, каждый день думаю о вас. Даже ночью, особенно ночью. Когда вы находитесь рядом, я не могу от вас глаз отвести. Я никогда и ни к кому не испытывал таких чувств.
В это мгновение наверху распахнулась дверь, и на лестницу
— Что вы за шумная пара! — крикнул нам Руперт. — Мисс Типпл уже спрашивала всех, не вызывать ли полицию, а то ей кажется, что кого-то насилуют. Мэгги пришлось поить ее бренди, чтобы успокоить.
— Что это значит? — в недоумении спросила я.
— А то, что вы нажали на дверной звонок и держали его минут десять.
Глава 23
«Сочельник.
Дорогая Мария-Альба!
Большое спасибо за твое письмо, которое благополучно дошло до нас, хотя почтальону пришлось проделать весь путь из деревни пешком. Ночью опять выпал снег, и его фургон застрял. Корделии гораздо лучше; будь уверена, она питается так хорошо, как только возможно. Стряпня Мэгги почти так же хороша, как и твоя, разве что более английская. Кажется, я писала в предыдущем письме, что мы ели в первый вечер в Пай-холл, и я могу сказать, что хуже с тех пор не стало. В таких условиях мы все скоро станем ужасно толстыми. Мэгги так расстраивается, когда кто-то недоедает! В ней так много материнских чувств, очень жаль, что у нее нет своих детей. Но Аннабель и Джонно вполне ее признали.
Так вот, вчера вечером у нас был суп-карри, а затем жареная утка с чудесным соусом. Я немножко расспросила Мэгги, из чего он приготовлен, поэтому могу рассказать тебе. Для него нужен лук-шалот, красное вино, апельсиновый сок, желе из смородины и еще что-то, что называется «полуглазурь». К утке подавали жареную картошку, морковь, лук-порей и цитрусовый салаг. Потом были сливы, запеченные с розмарином, удивительно вкусные, а затем сыр. А на десерт — свежие и засахаренные фрукты и орехи. Мэгги и миссис Уэйл прекрасно справляются со своими обязанностями, но я всегда думаю о том, как тяжело им приходится, пока все остальные сидят сложа руки. Правда, когда Фредди предложила помочь убрать тарелки, сэра Освальда чуть не хватил удар. Поэтому мы предпочитаем не лезть. Позавчера на ланч мы ели яйца в сметанном соусе…»
Там было еще много про еду, ибо это единственная, за исключением благополучия нашей семьи, вещь, которая интересовала Марию-Альбу.
Чтобы никто не мешал мне писать письма, я удалялась в комнату, которую считала своим рабочим кабинетом. По крайней мере, не было похоже, чтобы кто-либо еще ею пользовался. Узкий лестничный пролет вел из гостиной наверх, в так называемую маленькую приемную. Она вряд ли была больше десяти квадратных футов, отделана зелеными панелями, с арочным окном, выходящим на водопад. Из мебели там был письменный стол, кресло, настольная лампа и книжный шкаф. А еще прелестный каминчик с дельфтскими изразцами, расписанными сценами из путешествия Ноя; но самое главное — там был электрический обогреватель. Мэгги рассказывала, что посетители всегда спрашивают, не было ли это жилищем отшельника, а она, не прибегая к прямому обману, позволяет им так думать, хотя на самом деле комната слишком большая, и ее легко обнаружить. Возможно, это была комната дворецкого или кабинет, где госпожа занималась приведением в порядок счетов.
В одной из стен комнаты есть деревянная дверца, позволявшая наблюдать за тем, что происходит внизу, в гостиной.
В гостиной сэр Освальд читал Фредди, Вере и Джорджии лекцию о шкафчике семнадцатого века. Фредди согласно кивала, у Джорджии был чрезвычайно скучающий вид. Вере уставился на картину за спиной сэра Освальда и даже подошел поближе, чтобы лучше разглядеть ее, к великому неудовольствию рассказчика, заметившего потерю части аудитории. Мисс Типпл сидела в одиночестве, как обычно. Ее глухота, в совокупности с привычкой думать вслух, делали ее трудновыносимой. Я взяла стул и села рядом с ней настолько близко, чтобы при необходимости кричать ей прямо в ухо.
Мой поступок был не столь альтруистичен, как могло показаться. Я хотела по возможности избегать Макса. То, что произошло, было одновременно приятно и болезненно. Я всегда ругала себя за нерешительность. Тот самый внутренний голос, что предостерегает нас от проявления тщеславия и потакания собственным слабостям, — возможно, просто здравый смысл, — не давал мне целиком отдаться чувствам.
Степень глухоты мисс Типпл менялась в зависимости от ее настроения. На этот раз, несмотря на усиливающийся шум разговора, она слышала все мои слова и рассказала, что отбывала заключение как суфражистка накануне Первой мировой войны. Этот интереснейший рассказ был прерван сэром Освальдом:
— Ну что, мисс Типпл, тепло ли вам здесь, у огня? Вы заняли мое любимое кресло! — На самом деле это кресло было любимым для всех, как наиболее близкое к единственному источнику тепла. — Оно очень удобно, не правда ли? Его сделали при королеве Анне, а в те времена знали толк в таких вещах. Все дело в том, что у него очень глубокое сиденье. Кресло старины Гэлли, — он указал на старое черное дубовое кресло, стоявшее с другой стороны камина, — не столь учитывает человеческое телосложение.
Это самое кресло у многих вызывало раздражение. Его близость к огню позволяла некоторым гостям не обращать внимания на неудобную конструкцию, однако как только кто-либо пытался убрать с сиденья лежащие там будто бы без присмотра трубку, табачную жестянку и коробочку с нюхательным табаком, сэр Освальд или Мэгги сильно возмущались, словно несчастный попытался плюнуть в чашу Святого Грааля. Кресло принадлежало первому из семьи Пай — Галахаду и должно было сохраняться в неприкосновенности.
— Нет, нет, не вставайте! — сэр Освальд не дал мисс Типпл подняться с кресла. — Я сяду вот здесь, на диване, а мисс Банг, возможно, будет так любезна, что расскажет мне, приглянулся ли ей Дербишир, к которому, признаться, я питаю необъяснимое пристрастие.
Я последовала за ним к дивану, лихорадочно соображая, как превознести его родные места. Но я могла бы не волноваться так сильно. Для сэра Освальда усесться на диван было нелегкой задачей. Когда наконец после многочисленных вздохов, пыхтения и натужного скрипа суставов (а также скрипа просевшего под его тяжестью дивана) он уселся, мне пришлось втискиваться между подлокотником и его массивным седалищем.
— Вы не представляете, мисс Банг, — начал он, — как я счастлив, когда меня окружает молодежь! Этот милый старый дом, такой простой и скромный, нуждается в жизненной силе юности, чтобы не превратиться в древние развалины. — Я промычала что-то утвердительное. — А, Аннабель, вот и ты! Иди сюда, поцелуй папочку! — Аннабель с ничего не выражающим лицом подошла и чмокнула сэра Освальда в щеку. — Милая девочка! — Он отослал ее жестом. — Ну а теперь, моя дорогая, — его рука легла на мое колено, — ты не будешь возмущаться, если такое древнее существо, как я, поинтересуется, сколько же тебе лет?