Облака среди звезд
Шрифт:
— Боже мой, папа, ты говорил, было много крови?
— Да, Хэрриет. Я весь был в крови. С головы до ног, ничего ужаснее и вообразить невозможно. «Кровь была всюду и лилась рекой, куда бы я ни глянул…»
— Что вы делали перед тем, как обнаружили тело?
— Обычная задержка перед репетицией. Я, как правило, ухожу со сцены погреться, пока все не соберутся. И вот, пока я стоял за кулисами, со стороны сцены донесся ужасный крик, такой истошный и отчаянный, словно жертва уже готова была испустить дух…
— Вы не заметили ничего необычного? —
— Во время репетиций в театре всегда страшный беспорядок. — Отца очень раздражало, когда кто-нибудь прерывал его на полуслове. — Можно о любом предмете сказать, что он не нужен был на тот момент или оказался там случайно. Подпорки, доски, балки, канаты, декорации, мечи, фонари, чашки с чаем… Для нас, актеров, это обычное дело, беспорядок способствует творческой атмосфере и никому не мешает.
— Вы что-нибудь трогали на сцене?
— Ничего. Я ни к чему не прикасался. Кругом был полумрак, только одна лампочка горела в зале. Я поначалу даже не разобрал, в чем дело. Пошел прямо вперед, свет ударил в лицо. А когда я прошел чуть дальше, то споткнулся… Но обо что, я еще не видел. Я наклонился и пощупал пол руками; он был мокрый, а рядом лежало что-то теплое. Это было тело Бэзила. Просто месиво вместо головы. Вот тогда я стал кричать, чтобы зажгли свет.
— Скажите точно время, сэр, — вмешался сержант Твитер. — Когда вы закричали? И сколько раз? Вы отошли от тела или стояли рядом?
— Я процитировал «Гамлета» — «Огня, несите мне скорей огня!». Первое, что мне тогда пришло в голову. Я не знаю, сколько раз это произнес и в какое время. Вы понимаете, это было чудовищно! У меня случился шок… — Он говорил очень экспрессивно, так живо передавая свое волнение, что я словно собственными глазами видела все, о чем он рассказывал.
— Что произошло дальше?
— Несколько человек выбежали на сцену, услыхав мои крики.
— Вы можете назвать, кто это был?
— Понятия не имею. Женщины кричали от ужаса, а мужчины метались туда-сюда. Да, кое-что припоминаю, кажется, там была Сандра. Это она первая сказала что-то о Бэзиле — она его узнала. А я больше ни слова вымолвить не мог от потрясения.
— Между Сандрой и сэром Бэзилом не случалось ссоры?
— Да нет… Хотя она вообще со всеми спорила. И на меня нападала. Я не принимал это всерьез.
— Но, — продолжал папа, — вы поймите меня правильно, в театре никогда не обходится без личной неприязни. Всегда есть причины для зависти и ревности, для обид. И несчастный Бэзил не был исключением, кому-то он нравился, кому-то — нет. Были и такие, кто его просто ненавидели, не постесняюсь это сказать. Но, разумеется — его лицо приняло гордое выражение, достойное исполнителя роли Брута, — я в их число не входил.
— Весьма похвально, сэр, — раздался голос инспектора, — такое утверждение делает вам честь. Но если говорить о мотивах преступления, то следует хорошенько разобраться: кто мог
С минуту отец смотрел на него с видом оскорбленной невинности.
— Эта ссора не стоила выеденного яйца. Она, как всегда, была следствием чрезмерного драматического возбуждения, охватывающего актера, когда он слишком входит в роль. Просто он понимал, что в моем исполнении Глочестер становится более привлекательным персонажем, чем его Лир.
— Вы сильно поссорились?
— Я обозвал его надутым индюком или чем-то в этом роде. Он сказал, что я — Казанова, что только в этом все мои достоинства, в остальном же — полная бездарность. — Отец вскинул голову в волнении. — Совершеннейшая чепуха, вздор — и только.
— Вы были рассержены. Вам тогда не хотелось убить его?
Отец рассмеялся, услышав столь провокационный вопрос.
— Мне претит всякое насилие, тем более — убийство. Я никогда не строил планов мести по отношению к тем, кто сгоряча говорил мне гадости.
— Но за что тебя арестовали? — не выдержала я.
Отец посмотрел на инспектора и улыбнулся.
— Попробуй поставить себя на место полицейских, и ты поймешь, что у них не было иного выхода. Только вообрази: молодой констебль попадает вот в такую переделку; естественно, он боится ошибиться и упустить виновного, как неопытный щенок боится упустить на охоте добычу.
— Не понимаю, о чем речь, — вмешался сержант, — какое это имеет отношение…
— Никакого, Твитер. Это просто отступление, — успокоил его инспектор. — Когда вас допрашивал Купер, — обратился он к отцу, — ответы ваши звучали весьма двусмысленно.
— Но его не имели права арестовать только за слова, — возразила я. — У него был шок. Потрясение. Мало ли что можно сказать в таком состоянии? Это нельзя принимать всерьез и использовать как обвинение.
Я дотянулась через стол до руки отца:
— Па, скажи им, что ты не убивал Бэзила, прошу тебя.
— Это мне не поможет Хэрри, ведь, кроме меня, некого подозревать, — ответил отец упавшим голосом. — Я не убивал его, но я случайно сам обвинил себя, и я виновен.
— Вы что, не видите?! — воскликнула я, обращаясь к инспектору. — Он же не мог сделать того, о чем говорит. Это ошибка!
— Сержант, прочтите все, что вы сейчас написали.
— Я едва успеваю, сэр, — отозвался сержант с некоторой досадой в голосе. — «…Хэрри, я виновен. Я не убивал его, но я случайно сам обвинил себя». О, черт! Простите, мой карандаш сломался. Слишком много приходится записывать.
Инспектор вздохнул:
— Вы видите, что в результате прозвучит на суде, мисс Бинг. Нужно полностью восстановить картину происшедшего, а не предъявлять суду самообвинения вашего отца. Позднее все будет фиксироваться в протоколах, и уже ничего нельзя будет опровергнуть.