Область личного счастья. Книга 2

Правдин Лев Николаевич

Лесопункты, расположенные в верховьях таежных рек, сбрасывали в воду тысячи, десятки тысяч смолистых кряжей. Быстрые реки стремительно несли древесину вниз до запони. Здесь янтарное ожерелье преграждало им путь. Сосновые кряжи, с разбега наткнувшись на боны, останавливались. С яростным шипением налетали на них вспененные струи воды, выплескивались на площадки бонов и, перекатившись через них, мчались дальше.

А бревна все прибывали и прибывали. За сутки они забили всю запонь. Река с силой напирала на них. С глухим протяжным гулом, похожим на отдаленный звон больших

колоколов, бревна терлись одно о другое, выпирали вверх, вниз, принимая самые причудливые положения. Иногда то там, то здесь над этим хаосом взлетала огромная лесина и падала вниз с пушечным грохотом. Все это огромное пространство ни на минуту не успокаивалось. Вода подпирала снизу это нагромождение бревен, образуя горные хребты, пики, провалы, овраги. Все жило, волновалось, кипело, напоминая тот первозданный хаос, когда поверхность земли еще не имела своего, знакомого нам рельефа.

Вода бешено напирала на запонь. С оглушительным шумом тысячью ручейков неслась она между бревнами, выплевывая пенистые фонтаны. Но вода была уже покорена.

Все это Тарас видел в первые дни своего пребывания здесь. Прошло несколько дней — и запонь успокоилась. Как чудовищная сеть, полная рыбы, мешком выперлась она, удерживая тысячи кубометров древесины. Вода покоренно журчала в запони, и только напряженное подрагивание толстенных тросов говорило, какую силу удалось человеку покорить и заставить служить себе.

Тарас знал радость борьбы, любил могучее сопротивление природы и никогда не торжествовал, покорив ее. У него не было для этого времени. Он любил борьбу, но она не опьяняла его, он был расчетлив.

Догорала яркая северная заря. Нежно пламенели и словно дымились алым дымом кудрявые вершины горных сосен. Ярко и празднично горела река. В прозрачном воздухе проплыла пара лебедей.

Из-за мыса слышалась невнятная песня. Она приближалась.

Тарас оглянулся и увидел девушку. Она еще не заметила его и пела для себя, как может петь девушка, когда у нее спокойно на сердце, когда ей все равно, слышит ли кто-нибудь ее песню или нет.

На ней были темные шаровары, стянутые у щиколоток босых ног, и белая кофточка. Руки, открытые до локтей, и шея загорели, и даже издали видно было, как здорова и сильна девушка. На плече она держала длинный, метра в четыре шест, на комлевой конец которого был насажен маленький багор.

В ее обязанности входило следить, чтобы бревна, выпускаемые из запони, не прибивало к берегу.

Она шла у самой воды, оставляя на песке неглубокие следы, которые сейчас же заполнялись сверкающей водой. Казалось, девушка идет, роняя маленькие овальные зеркальца.

Увидев Тараса, она замолчала и внимательно посмотрела на него серыми и какими-то словно мохнатыми глазами. Она показалась Тарасу очень красивой, как пылающий сказочный цветок.

Девушка обошла его, снова вернулась к самой воде и неторопливо продолжала свой путь, покачивая круглыми плечами.

Сильные ноги легко несли ее крупное тело. Алые зеркальца отмечали путь.

Тарас посмотрел на маленькие следы ее ног и почему-то вздохнул.

Марина? Нет, не то. Марина никогда

не оставит своих следов на песке. Она вообще не оставляет ощутимых следов. Как блеск зари, осветит на какое-то время вершины гор и пропадет.

Не зная для чего, Тарас пошел по следам девушки. Они оборвались там, где кончался песок и начиналась тропинка, ведущая к поселку.

Со сплоточного рейда радировали, что к утру требуется тысяча кубометров древесины. Это означало, что древесину надо сейчас же ночью выпустить из запони, чтобы к утру она самосплавом дошла до сплоточной сетки. Там ее отсортируют, свяжут в плоты и погонят дальше.

Тарас вместе с рабочими отправился на реку. По тросам они перебирались на боны, оттуда по беспорядочным скоплениям бревен до ворот. В том месте, где течение особенно сильное, между бонами был оставлен широкий проход, загороженный бревнами.

Вооруженные баграми на коротких рукоятках рабочие осторожно разбирали затор — чудовищное скопление бревен. Их отрывали по одному и выталкивали за ворота. Подхваченные стремительным течением, они вырывались на простор и уносились вниз.

Белая ночь стирала все живые краски. Все словно присыпано серым пеплом. И лицо, и одежда, и горы, поросшие лесом, и небо — все казалось прозрачным и бесцветным.

Хрипло звучали голоса людей. Слышались приглушенные всплески воды и мягкие удары бревен о боны.

Выпуск древесины — дело тяжелое и отчасти опасное. Здесь работают одни мужчины. Надо много силы и ловкости для того, чтобы, прыгая с одного бревна на другое, умелыми сильными рывками высвобождать тяжелые кряжи из общего массива, раздвигать многотонные нагромождения бревен.

Тарас стоял недалеко от ворот. Лезть в самый центр он не хотел, чтобы не мешать другим. У него еще не было той сноровки, которая вырабатывается у опытных сплавщиков, и, кроме того, он боялся, что его может подвести нога, обмороженная на фронте.

Мимо него проплывали бревна, и он отталкивал их, направляя в ворота. По мосту, над воротами, похаживал десятник Петр Трофимович Обманов. Он хриплым, словно простуженным голосом то и дело кричал, задирая вверх растрепанную бороденку:

— Нажимай, ребятка!..

Кто-то из рабочих беззлобно посоветовал:

— А ты бы не орал.

— Так я для порядка…

— Знаем твой порядок. Начальник вон с берега смотрит.

Был у него грех — стремление козырнуть перед начальством своим рвением и расторопностью. Причем делал он это без всякой пользы для себя, и, когда его обвиняли в подхалимстве, он только посмеивался в негустую лохматую бороденку:

— Эх, мужичок, мужичок, цена нам с тобой — пятачок. Чего ты понимаешь в этих делах…

За немногие дни, что провел Тарас на сплаве, у него сложилось двойное мнение о десятнике: он не мог не уважать его огромный опыт и безотказность, с какой тот брался за работу, но в то же время Обманов сам разрушал всякое уважение к себе. Нельзя было не заметить, что старые сплавщики не совсем беззлобно посмеивались над ним, но охотно выполняли все его приказания. И только в эту ночь Тарас понял, в чем тут дело.