Область личного счастья. Книга 2
Шрифт:
Так они и стояли: Марина у окна, а Тарас немного подальше, за ее спиной, и перекидывались малозначащими фразами.
— А город-то, оказывается, не маленький, — сказала Марина, глядя в окно с третьего этажа.
Тарас охотно и, как показалось Марине, обрадованно согласился:
— Строим. Не ленимся.
Наконец Марина отважилась и спросила:
— Вы счастливы?
Она не могла видеть его усмешки, но почувствовала ее по его тону:
— Это вам надо знать?
— Нет. Не обязательно.
Тогда совершенно
А он задернул шторы, включил свет и вышел. Она слышала, как в кухне он гремит чайником, наливает воду. Потом вернулся и, расхаживая по комнате, заговорил:
— Все получилось, как нельзя лучше. Вы были правы, Марина Николаевна. Человек должен до конца понять человека. Не получилось у нас этого понимания. Вот и надо прикончить разговор… Я, Марина Николаевна, полностью счастливый.
Марине показалось, что Лида проникла в ее сердце и, увидав всю неприглядность, всю неприбранность чувств, деликатно отвела всепонимающий свой взор. Она словно сказала: «Милая моя, очень я понимаю все эти наши женские дела. А у меня, заметьте это себе, все всегда в порядке».
Вечером, проводив гостей, Тарас взял Лиду за руку и спросил:
— Ну отвечай. Зачем оставляла нас одних?
Лида рассудительно ответила:
— Я же видела: говорить вам не о чем. Надо было, чтобы и ты это понял.
— Ну а если бы мы нашли о чем говорить?
— Тогда бы, — Лида на минуту прикрыла свои глаза мохнатыми ресницами, — тогда бы нам с тобой не о чем было бы говорить. Я ни в чем не хотела мешать тебе, Тарас. Не хотела ничем связывать. — Она лукаво и чуть смущенно добавила: — Мы оба не хотели связывать твою волю. Теперь уже можно сказать об этом.
— Как оба? — еще ничего не понимая, спросил Тарас. — Ты что же?
— Вот тебе и что же, — засмеялась Лида и положила голову на его плечо. — Ты теперь уж нас оберегай. Мы теперь твои навек, а ты наш.
ЗАВИСТЬ
Марина поняла, что дальше так жить нельзя, что от жизни все равно не отгородишься, да и не надо отгораживаться. Но это случилось на два дня позже, когда она, оглушенная всем, что узнала, вышла из старой избушки Петра Трофимовича Обманова.
Они пришли сюда под вечер. Тропинка, которая петляла меж сосен от деревни Край-бора до избушки, была узкой, на одного человека. Пропустив Марину вперед, Виталий Осипович шел, глядя на ее тонкую до хрупкости фигуру, уверенно пробирающуюся по неровной таежной дорожке, пробитой в снегу.
Не забыла, значит, привычки военных лет. Из памяти могут вытесниться многие подробности прожитой жизни, хоженых дорог, сделанных дел. Но, если придется снова побывать в забытых местах, ноги сами отыщут старые
— Вот он, — вдруг сказал Виталий Осипович.
Около черной избушки, заваленной снегом так, словно ее наспех засунули в береговой сугроб, стоял старик.
Он стоял на самом краю невысокого обрыва, расправив широкие плечи, прикрытые черной стеганкой, и вытянув вперед голову в мохнатой заячьей шапке. Его большие губы двигались, слоено жевали ветер, который ровно, без порывов тянулся от реки.
— Колдует дед, — негромко сказал Корнев.
Увидев гостей, старик пошел к ним навстречу легким своим шагом, раскачивая длинными до колен руками.
Марина успела разглядеть его темное от старости и непроходящего таежного загара лицо, словно вырубленное из растрескавшегося дерева. Пронзительный взгляд маленьких колючих глазок не смутил ее. Она только побледнела еще больше.
Здороваясь с Корневым, старик сказал:
— Колдовству моему урон. Как реку плотиной перегородили, всему изменение. Вода среди зимы прибывает — когда такое было.
— А слух у вас звериный, — отметил Виталий Осипович. — Откуда услыхал!
— Ну куда тут. В прежние времена я на такой дистанции слыхал, как мушка в тенетах скулит. — Он улыбнулся в сторону Марины. — Воздухом дышите, прогуливаетесь?
— Вроде того. Вот гостью привел.
— А это милое дело. Забыл я, когда ко мне гости хаживали. Изба-то у меня, сами знаете, не гостевая. Да все лучше чем на морозе.
Он снова бросил на Марину и на Корнева быстрый взгляд, давая понять, что он очень понимает человеческие слабости и готов им содействовать.
Поняв это, Марина поспешила внести ясность:
— Як вам, Петр Трофимович, от вашего сына Петра.
Старик вдруг выпрямился и протянул к ней одну руку. Только сейчас Марина вспомнила, что вторая рука у него перебита, и ей захотелось скорее закончить разговор и уйти отсюда. А он не спеша приближался к ней, пристально вглядываясь в лицо Марины, словно желая проникнуть в самые сокровенные ее мысли.
— Жена? — с осторожностью спросил он.
— Нет. Сестра жены.
Он вплотную подошел и положил руку на ее плечо.
— Сватья, значит, — сказал он тихим распевным голосом, словно желая убаюкать ее. — Сватьюшка. Ну, пойдем в избу, пойдем. Гостьюшка моя дорогая.
Марина оглянулась на Виталия Осиповича, тот безмолвно стоял, глядя на реку, где над вершинами тайги уже пламенело небо, тронутое ранним зимним закатом.
Но когда она пошла, увлекаемая Обмановым, по тропке к его избушке, он с безучастным видом тронулся за ней.
Обманов, не обращая на него внимания, поднялся на крыльцо, бережно подталкивая Марину. Она шла, гордо подняв голову, с видом мученицы, решившейся все претерпеть.