Обман Инкорпорэйтед (сборник)
Шрифт:
– Когда?
– Мы доставляли комбинированный телевизор «ар-си-эй» одному священнику с холма. Огромный дом. Необъятный сад. Будто в монастыре… Видимо, перебрался из Европы. Жена – из этих высоких английских пепельных блондинок. Оба выглядят, как короли.
– Король и королева, – поправил Дейв.
Хедли мрачно уставился в пол и продолжал:
– Мы все установили, поставили на крыше антенну. Когда закончили, Эндертон – так зовут священника – предложил нам выпить. Виски, пиво – все, что захотим.
– Прекрасно, – одобрительно сказал Дейв.
Хедли закипел от гнева.
– Священник предлагает людям спиртное – ты считаешь, это прекрасно?
Хедли вдруг вскочил, пересек комнату и задернул шторы.
– Я думаю, что священники не должны наливать людям спиртное, – сказал Хедли.
– А ты выпил?
– Только из вежливости. Мне захотелось поскорее оттуда убраться. Если священники подают виски, кто же тогда будет удерживать людей от греха? Он даже снял воротничок и надел обычный деловой костюм. Да еще вся эта роскошь… Я думал, священник обязан жить в убогой келье. И он не должен жениться.
– Ты говоришь о средневековых монахах.
Хедли беспокойно зашагал взад-вперед по маленькой освещенной гостиной.
– Я не вижу никакой духовности в том, что у священника есть огромный шикарный дом, жена и спиртное, как у любого другого преуспевающего бизнесмена. Все это… к делу не относится.
– Верно, – согласился Дейв.
– От религии не осталось и следа! Ты идешь в церковь, а священник зачитывает отрывок из бестселлера. Он всего-навсего хороший психолог. Они выходят и говорят солдатам, что убивать врагов – богоугодное дело, что это соответствует христианским заповедям.
Гоулд задумался.
– В школе ты мечтал стереть фрицев и япошек с лица земли, а теперь на тебя не действуют милитаристские лозунги. Забавно.
– Они чересчур поторопились с Корейской войной, – сказал Хедли.
Гоулд ухмыльнулся.
– Да, надо было чуть-чуть подождать, пока не начнется депрессия, и тогда люди с радостью пошли бы воевать. На сей раз они провалили режиссуру.
В комнату ввалились Эллен и Лора.
– Что там насчет режиссуры? – спросила Лора. Обе женщины опустились в кресла, пока на кухне терпеливо запекался ужин.
– Речь шла о войне, – ответил Дейв Гоулд.
– Я не хочу, чтобы вы говорили о войне, – поежившись, сказала Эллен. – Все только о ней и трезвонят: стоит включить радио или телевизор, раскрыть журнал или пробежать глазами заголовки – война тут как тут, – обращаясь к Лоре, она добавила: – Если бы не ребенок, они бы загребли Стюарта. Конечно, у него проблемы с печенью… но почем знать?
– Понимаешь, – сказала Лора в своей наглой, громкой, дурацкой манере, – дети понадобятся им для следующей войны. Они все планируют заранее.
Она громогласно захохотала, откинулась назад и принялась искать сигареты в карманах своего засаленного свитера.
Стюарт взглянул на нее с досадой. Его жена сидела спокойно и невозмутимо, словно она возражала не против самой темы, а против того, чтобы ее поднимали мужчины. Лора имела право балабонить о войне и смерти, так как это женский разговор, который велся женщинами на кухне или в ее окрестностях. Но когда об этом говорили мужчины, нарушалась неприкосновенность домашнего очага и на горизонте маячила угроза настоящей войны. Стюарту Хедли не разрешалось затрагивать страшные темы, тогда как любая другая женщина могла свободно извергать потоки суеверий, бабьих сплетен и брюзжанья. Лора Гоулд, прогрессивная колдунья нового времени, вполне могла садиться Эллен на уши и потчевать ее своим фирменным бредом, встречая с ее стороны не возмущение, а лишь вежливую покорность. Любая женщина во многих отношениях ближе к Эллен, чем он сам. Даже эта грубая имитация женственности обладала своими преимуществами, подразумевала тайные откровения и намеки. Он не мог притязать на некоторые области, не имел права вступать в определенные сферы, даже в собственном доме. Женщины
– Как мы можем не говорить о войне? – спросил Хедли. – Она же повсюду вокруг нас!
– Именно поэтому я и не хочу о ней слышать, – просто ответила Эллен. Она улыбнулась и мечтательно окинула взглядом комнату, довольная тем, что принимает этих вульгарных гостей: ее хозяйский инстинкт удовлетворялся приготовлением ужина для одной неприятной молодой пары. – Стюарт, найди какую-нибудь музыку по радио, а то этот обозреватель все тараторит и тараторит.
Замужество и беременность смягчили ее характер. Резкость и настороженность, свойственные Эллен в ту пору, когда приходилось учиться печатать на машинке и стенографировать, чтобы заработать себе на жизнь, очень быстро сгладились. Лишившись стимула к экономической конкуренции, Эллен спустилась на плодово-растительный уровень: она стала не человеком, а производящим началом. Укоренилась, внедрилась. Превратилась в спелую влажную дыню под стеклом теплицы. Расцвела и раздобрела, как всякая содержанка, упивающаяся собой за ширмой респектабельности.
Хедли знал, что Дейв Гоулд понимающе наблюдает за этим превращением практичной востроглазой невестушки в массивный овощ. За толстыми стеклами очков Дейва критично поблескивал спокойный, но бдительный взгляд. Попыхивая трубкой, Дейв кивал – не в знак согласия, а в знак понимания.
– В воздухе пахнет истерией, – сказал он. – Холодным ведьмовским ветром… Страхом смерти. Злодеи этим пользуются, кормятся этим. Маккарти – очень хитрый малый.
– Не упоминай эту крысу! – воскликнула Лора, скривившись в яростном отвращении, словно хотела сплюнуть. – Он фашист!
Женщин объединяло нежелание слышать неприятные вещи. Их связывала таинственная психология обособленной женской расы. Обращаясь к Дейву Гоулду, Хедли внезапно продолжил разговор с того места, где их прервали:
– Конечно, я поддержал борьбу с нацистами и япошками. Я чертовски обрадовался, когда мы вступили в войну. Рузвельт назвал страны «оси зла» главными врагами человечества, и мне хотелось, чтобы их стерли с лица земли. Седьмого декабря я так распереживался, что мне кусок в горло не лез [54] .
54
Воскресным утром 7 декабря 1941 г. произошла атака японской палубной авиации на американские военно-морскую и воздушные базы, расположенные в окрестностях Пёрл-Харбор на о. Оаху, Гавайские острова.
– Это случилось в воскресенье, – ностальгически сказала Эллен, снова пытаясь сменить тему. – Помню, к нам вечером пришли мои дядюшка с тетушкой. Вся родня была такая чопорная и церемонная. А мне до смерти хотелось в кино… Как раз шла картина с Марией Монтес [55] .
Глядя через всю комнату на Дейва, Хедли продолжал:
– Рузвельт сказал, что нужно их полностью разгромить – камня на камне не оставить. Оглядываясь назад, я не понимаю, откуда у меня могли появиться такие мысли. Помню один фильм – киножурнал. Япошка выбегает из бункера на Окинаве. Наш солдат стреляет в него из огнемета. Тот бежит и горит на ходу, – у Хедли дрогнул голос. – Пылающий факел. Все в зале аплодировали и смеялись. Я тоже смеялся, – его лицо стало холодным, суровым. – Видать, тогда я просто спятил.
55
Монтес, Мария (урожд. Мария Африка Антония Грасиа Видаль де Санто Силас, 1912–1951) – французская актриса, снялась в 27 фильмах.